Объяснение в любви

Но мода в искусстве на то и мода, чтобы выхолостить содержание и превратиться в формальный знак. По крайней мере так было во всех других «концертах с дымом», которые мне пришлось видеть.

Выступление группы «Спейс» напомнило один случай из моей практики на телевидении еще в качестве помощника режиссера. В эфир шел спектакль. (К сожалению, сам спектакль не остался в памяти, так как уж больно много было неожиданных забот, связанных с ним.) Режиссер Б. П. Тамарин решил размыть экран в сцене, действие которой проходило в горах, создать более мягкое изображение с помощью дымовой пелены — он то ли хотел имитировать густую облачность, то ли утренний туман. Двум помощникам режиссера, а одним из них была я, это в буквальном смысле слова стоило здоровья. Мы сидели под камерой и изо всех сил пускали дым из сигарет в объектив. Не успевала догореть одна сигарета, как подносили следующую, уже зажженную. А в наушниках то и дело раздавались гневные возгласы режиссера: «Мало, мало! Больше дыма! Еще!.. Еще!..»

Мы до этого раньше никогда не курили. Голова кружилась, приходилось с трудом сдерживать кашель, ведь он мог пройти в эфир. Стали задыхаться, в глазах потемнело. Казалось, этой сцене не будет конца. В душе проклинали артистов: что они так медленно говорят, почему такие паузы в диалоге!

Потом только узнали, что дым мы пускали в объектив телевизионной камеры всего десять минут. А сколько сигарет выкурили, так и не подсчитали. Кончился спектакль, и ни один человек не узнал, чего стоил нам, двум молодым некурящим женщинам, этот «новаторский» замысел режиссера.

Это курьезы. А если говорить серьезно, что такое истинное отношение к телевизионному экрану, самодисциплина, подлинная отдача, не могу не рассказать об одном эпизоде, тоже происшедшем на Шаболовке.

АРТИСТ

Телевидение начинало свои передачи в 19.00. В утренние и дневные часы шли репетиции. А часа за два до эфира наступало затишье. Только техники настраивали камеры, занимались профилактикой в аппаратных. Весь остальной многоликий телевизионный суетный мир как бы растворялся. В фойе, коридорах ни души, буфет закрыт на перерыв, жизнь не замирала только в редакционном и административном здании. Театральные спектакли тогда показывались, как у нас говорят, «живьем».

Накануне эфира привозили декорации из театра в студию «Б», актеры репетировали обычно в полсилы, лишь для того, чтобы телевизионный режиссер и операторы могли пройти мизансцены и раскадровать спектакль для телевизионного показа. В тот вечер, о котором хочу рассказать, в программе телевидения был спектакль «Перед заходом солнца» театра имени Евг. Вахтангова с народным артистом СССР Михаилом Федоровичем Астанговым в роли Маттиаса Клаузена.

Я случайно задержалась по каким-то делам, иду по коридору и вижу красивого седого человека, подтянутого, элегантного. Элегантного с тем чувством меры, которое дают вкус и возраст Маттиаса Клаузена. Такой изысканный налет старомодности во всем облике.

Я была хорошо знакома с Михаилом Федоровичем, но не посмела с ним поздороваться. Коридор был узкий, я отступила на пару шагов, хотела дать дорогу артисту, не потревожить его внутренний мир. Михаил Федорович такой «жертвы» не принял, пропустил меня, слегка поклонившись. Но поклонился мне не Астангов, знакомый с диктором В. Леонтьевой, а тайный советник Маттиас Клаузен поклонился из вежливости незнакомой даме. По меньшей мере девяносто раз прожил Астангов на вахтанговской сцене заход солнца Маттиаса Клаузена. Критика писала: «Занавес упал, мы, стоя, рукоплескали Астангову, сыгравшему пьесу Гауптмана как философскую трагедию, создавшему в образе Клаузена мощную фигуру мыслителя и борца, готового ринуться в бой со злыми силами мира» (Бояджиев Г. Н. Трагическая роль Михаила Астангова. — В сб.: Михаил Астангов. Статьи и воспоминания. М., Искусство, 1971).

Уже давно были продуманы, выверены, зафиксированы малейшие нюансы образа, а артист за три с лишним часа до начала показа спектакля по телевидению не просто был загримирован и одет в театральный костюм, он уже жил жизнью своего героя. «А во имя чего же прошла моя жизнь?» — об этом думал Клаузен, или обновленная душа его воскресла к новой жизни? Не знаю, но земные его чувства были спрятаны. Никого, кроме Астангова, из участников спектакля на студии тогда еще и в помине не было…

Домой успела к началу спектакля. Почти физически чувствовала те токи, импульсы, которые посылал мне, именно мне, Астангов в роли Клаузена из нашего коридора, где начинался пролог к спектаклю.

ВОЗМОЖНА ОТМЕНА

Однажды я вела программу дня. Объявила спектакль «Клоп» в постановке одного из театров Российской Федерации, гастролировавшего тем летом в Москве. Города не называю, так как по прошествии более трех десятков лет боюсь ошибиться. «Клоп» был последним спектаклем в гастрольной афише. Раньше театры не боялись сначала показать спектакль по телевидению, а потом играть его для зрителя.