Объяснение в любви

Забегая вперед, скажу, что волновались мы напрасно. Пока я рассказывала о Волковой, она была спокойна, даже безразлична, видно, привыкла к удивлению людей. Вряд ли кто-нибудь оставался равнодушным, узнав, что семидесятилетняя женщина работает комбайнером. А может быть, за этим безразличием скрывалось и раздражение: «Ну что же вы все подчеркиваете, что мне семьдесят, я и сама это знаю, судите меня по работе, а не по годам». Могла я прочесть в ее молчании и глубоко скрытую обиду: «Когда была в расцвете сил, обделили вниманием, а теперь…»

Мне кажется, спокойствие ее было не простым. И я думала, что ее ничто уже не расшевелит. Спасибо сценаристам за счастливую идею с баяном. Человек просто преобразился. Впервые за наше знакомство Вера Никаноровна улыбнулась. И полилась «Матаня», а как услышала она голос Марии Николаевны, шепнула мне: «Так это же Мордасова!» Глаза у нее сияли. Очень я жалела потом, что при монтаже передачи выпал маленький эпизод, когда Вера Никаноровна после «Матани» схватила балалайку: «Я еще и на ней сыграю!» Попробовала и с огорчением отложила в сторону. «Нет, не настроена!» Подчас такие живые детали бывают дороже обстоятельного рассказа о людях. Ведь на наших глазах расцвел человек, а мы «пик» его хорошего настроения взяли и вырезали. Никогда нельзя забывать, как называется ваша передача.

Заснула только под утро. От завтрака отказываюсь, пью крепкий чай. Поняла, что обретаю форму — начинаю волноваться. Вдруг редактор приносит два новых сюжета о семилукских жителях. А что, если перепутаю имена-отчества?! Ведь они в памяти не отложились. А-а, думаю, была не была. И в нарушение всех принципов, заповедей решила: напишу их на листочках крупно и положу под рампу. Для страховки — только фамилии и имена-отчества. Рампа высокая, из зрительного зала ничего видно не будет, никто не догадается. И вот последняя фраза в дневнике перед записью передачи: «Все. Убегаю. Очень боюсь».

Первое, что сделала, придя на сцену, положила шпаргалку под рампу, а когда дали занавес, он смел мои листочки. Это как наказание за малодушие.

Я не очень люблю песню «Эхо». Она всегда звучит как заставка нашей передачи. И почему бы мне ее не любить? Песня как песня. И исполняет ее Лев Лещенко, поет о родной живой душе. Но… Для меня это последний барьер, который я должна преодолеть перед выходом на сцену, и потому «Эхо» мне кажется нескончаемым. Сколько же раз я его слушала, а вот сейчас поймала себя на том, что слов не помню, только мелодию. Но, как это бывает, в памяти вслед за мелодией оживают слова:

Приветливы светлые реки,

Отзывчивы гулкие дали.

Промолви негромкое слово,

И где-то откликнется эхо,

Как чья-то родная живая душа…

Пожалуй, одним из самых ярких моих впечатлений была встреча со сказительницей Анной Николаевной Корольковой. Как она пишет! Самобытно и вместе с тем сохраняя традиции русской сказки. Слово у нее емкое, взвешенное, образное, персонажи будто вылепленные, объемные, а по отношению к отрицательным проскальзывает легкая, но убийственная ирония. Анне Николаевне 90 лет, она член Союза писателей СССР, у нее вышло несколько сборников. Для меня ее творчество было откровением.

В зале было очень жарко, и мы решили после этого сюжета проводить Анну Николаевну домой. Она встала и, опираясь на руку своей дочери, пошла. К дверям вел довольно крутой подъем. Весь зал следил за ней и те, кто был на сцене, тоже.

Дойдя до дверей, Анна Николаевна вдруг повернулась и низко-низко поклонилась. От всей души! К сожалению, наши камеры не поймали этот момент. А в поклон этот так много было вложено… Его надо было видеть! После передачи меня спросила наш постоянный звукорежиссер А. И. Стефанская (она видит, что происходит в зале только глазами телевизионных камер, посылающих изображение на экраны пульта): «Что там случилось? Кому так аплодировал зал?»

«7 ИЮНЯ 1954 ГОДА Я ВЫСТУПАЛ ВПЕРВЫЕ ПО ТЕЛЕВИДЕНИЮ»

Телеграмму Ираклий Луарсабович получил в тот же день, а вот видел ли нашу передачу из Семилук, не знаю.

В каких превосходных степенях говорить о таланте, эрудиции и мастерстве этого выдающегося человека?!

У меня не хватит смелости назвать Ираклия Луарсабовича Андроникова своим непосредственным учителем, для этого нет прямых оснований. Но если бы не существовало такого явления, как Андроников, как велики были бы потери телевидения, и в частности тех, кто избрал профессию диктора, ведущего. Вообще-то мы все — его ученики.