Обитель

За окном проносился вечерний город, потом лес и дорога. Сколько ехать до монастыря, Мишка не знала и думала в первую очередь о том, как ей хочется в туалет. К счастью, в образе двенадцатилетней девочки были свои плюсы. После очередного уклона дороги, за которым оказалась только еще полоса асфальта и снега, Мишка захныкала.

– Скоро уже, – бросила старуха, не отрывая глаз от дороги. – Терпи.

Элеонора сделала шаг назад, чтобы ее не заметили из гаражного зала. Вытянула телефон. Экран моргнул, показал сообщение от следователя: «Начинается операция по задержанию». Элеонора бросила взгляд назад, на дверь во двор, потом в зал. Нужно было что-то быстро решать. Она стала набирать ответ следователю, и тут в зале вдруг стало очень шумно. Сбоку раздался оглушительный хлопок, Элеонора выронила телефон и несколько секунд пыталась вернуть вдруг пропавшие слух и зрение. Сбоку налетел кто-то, ударил в спину, повалил на пол. Вокруг двигались быстрые черные тени. Элеонора хотела подняться, но ее ударили снова, и под щекой тут же оказался холодный цемент. Элеонора зажмурилась. Оставалось надеяться, что среди этих теней несется и следователь Костя Гуров.

Часть вторая

Глава первая

В четырехстах двадцати километрах на юго-западе, в Санкт-Петербурге, падал плотный, мокрый снег. Он ложился на крыши, скатывался длинными шарфами к самым краям и повисал на решетках, трубах и карнизах. Снег согревал – из тепло светящихся окон его толстые лапы казались пушистыми рукавами огромной шубы. В окне за одним из таких рукавов, в небольшой, но очень уютной квартире светился оранжевый абажур. Свет от него падал на стол, расставленный к ужину, на тонкую пластинку распятья, пристроившуюся у стены, и на лица ужинающих. Лица были очень разные, и каждое выражало что-то свое.

Обсуждали классическую русскую литературу – в первую очередь сравнивали Толстого и Достоевского, но говорила в основном Людмила Андреевна. Мишкина соседка Вера и ее же дядя Сережа переглядывались, старались улыбаться, чтобы поддерживать друг друга, но оба думали о другом: почему Мишка, еще днем писавшая о своих перемещениях по Петрозаводску, вдруг перестала выходить на связь? Дядя Сережа, отворачиваясь от Веры, чтобы посмотреть на часы, мрачнел. Вера, отворачиваясь от дяди Сережи, чтобы провести пальцем по экрану телефона, бледнела.

Нервничал и Алексей Борисович, младший коллега дяди Сережи по полицейской службе. Он не знал, что именно происходит, но по лицам начальства, в которое он вслед за Мишкой записал и Веру, видел, что происходит что-то не то. На этих ужинах, организовавшихся в рамках поддержки Вериного восстановления после ранения, он в принципе чувствовал себя немного лишним, а на фоне явных переживаний Веры и Сережи и сложной, не вполне доступной ему темы разговора Алексей Борисович совсем извелся.

– Сереж, может, вино? – спросила Людмила Андреевна. Она виновато улыбнулась Вере: – Совсем забыла, что мы принесли. Сереж, сходи.

Дядя Сережа поднялся, проходя погладил Веру по здоровому плечу. Та невольно дернулась. Она уже сдалась поддерживать полную иллюзию гостеприимства – телефон в руке горел открытым сайтом ГТРК «Карелия». Вера обновляла его каждые пару секунд, не зная, что именно ей предстоит увидеть, и поэтому напрягалась все сильнее.

– Вера, почему вы грустите? – спросила Людмила Андреевна, и Вера поскорее вернула на лицо улыбку. Невесте дяди Сережи они ничего не рассказывали про Мишкино расследование по негласному соглашению, вызванному тем, что Людмила Андреевна и так страшно переживала за Веру.

Это была добрая женщина средних лет, высокая, с постоянной полуулыбкой на тонких губах. Вере она нравилась, но она подозревала, что Мишку может смутить неявное, но неоспоримое сходство Людмилы Андреевны с сестрой дяди Сережи, матерью Мишки. Возможно, от Людмилы Андреевны слегка веяло иным миром, а может быть, дело было в длинных платьях, которые она надевала, несмотря на мороз. Вера чувствовала, что Мишку эта женщина может напугать.

– Не грущу, – сказала Вера. – Просто переживаю за соседку. Надеюсь, у нее все хорошо.

– Ну конечно, хорошо, – сказала Людмила Андреевна. – Обязательно. Раз ты о ней так переживаешь, конечно, все у нее будет хорошо.

Если что-то Веру и смущало в Людмиле Андреевне, так это странное чувство, как будто бы та опускает из своей речи упоминания Бога. Многие ее реплики звучали так, будто она хотела в конце упомянуть что-то эдакое, но то ли забывала, то ли решала оставить на потом. На шее у Людмилы Андреевны была длинная серебряная цепочка, но вот разглядеть, что именно на ней висит, у Веры пока не получилось.

– Вино. – Дядя Сережа вернулся в комнату, вытаскивая на ходу пробку из бутылки. Вера переставила к нему бокалы. С тихим звоном дядя Сережа стал разливать вино.

– Я вот хотел спросить… – нарушил повисшее за столом молчание Алексей Борисович. Он сам испугался своего голоса, поэтому сразу замолчал. Людмила Андреевна участливо коснулась его запястья.

– Что спросить? – Она приняла у дяди Сережи бокал, поставила к своей тарелке.