К главному входу на склад Элеонора не пошла, потому что он был открытый и просматривался из окон. Если детективка до сих пор находилась в этом здании, значит, была в опасности или не могла нарушить маскировку. Элеонора надеялась на второе.
Она обошла здание по дворам и оказалась у высокой кирпичной стены, заставленной ящиками и мешками с песком. Забралась на ящик, который показался ей особенно крепким, подтянулась и заглянула во двор здания. Там было пустынно, только у запертых ворот двора стоял грузовик, накрытый полиэтиленом.
Белое полотно подрагивало и шуршало. Кто-то возился в кузове. Элеонора посмотрела под стену: там лежал снег, из которого торчала какая-то черная палка – то ли кусок арматуры, то ли просто сухая ветка. Прыгать было страшновато, к тому же спрятаться во дворе было негде. Элеонора слезла обратно, пристроилась на ящике. Во дворе раздались голоса, и она приподнялась, пытаясь вслушаться, но разговаривали люди во дворе негромко. Элеонора подтянулась снова и увидела, что у грузовика стоят двое мужчин в длинных белых рубашках и камуфляжных штанах. Они обменялись еще парой фраз, а потом оба ушли внутрь, хлопнув тяжелой дверью. Элеонора покачалась секунду на стене, а потом перекинула через нее ногу, свесилась во двор, спрыгнула в снег. Быстро перебежала к грузовику и нырнула под полиэтилен. В раскрытом кузове стояли деревянные ящики, затянутые пленкой.
Элеонора пробралась вглубь кузова, чтобы, если что, была возможность спрятаться за одним из ящиков. Быстро разорвала пленку, стала высвобождать дощатую крышку. В ящике ровными рядами были уложены пакеты с белыми таблетками.
– Девочку к Марии отправим, – сказал игумен Адриану. – Ты же пока здесь поживешь, а потом тебя митрополит в Ладожский монастырь назначит. Ему только с игуменами там сговориться нужно.
– К кому девочку отправим? – спросил Адриан, посмотрев на малую, сидевшую у окна со своими веревочками. Девочка вся светилась – нравились ей изба, монастырь, Адриан.
– К матушке Марии в приют, – сказал игумен. – Ее бы Варвара взяла, но сейчас Варвара обительскими делами занимается. Но у Марии девочке хорошо будет.
Адриан молчал. Знал он, что у Яги есть такое имя, но сам им никогда не пользовался. И никто из детей, у Яги живших, никогда так ее не называл. Мария. Адриан еще раз посмотрел на малую. Та улыбнулась чему-то, головой сама себе покачала. Маленькие пальцы на секунду сложили полукрест.
– Я бы девочку с собой взял, – сказал Адриан. – Воспитывать.
И сам чуть себя по больной ноге не ударил. Вот так испугался Яги, что даже не подумал, что нужно самому к ней поехать, как с матушкой поговорить, как с отцом. Взять ее за пустые глазницы и порвать мертвое лицо, чтобы оно больше никогда не разговаривало.
– Куда ее. – Игумен на этот раз был гораздо спокойнее. – Тебе сколько лет, девчонка?
Девочка не повернулась, и Адриан потянулся к ней рукой, потер друг о друга пальцы, чтобы привлечь ее внимание. Вот тут малая отреагировала, посмотрела своими большими глазами на взрослых.
– Тебе сколько лет? – спросил игумен. Девочка показала пальцами: «шесть», потом повторила голосом. – Читать-писать умеешь? – спросил игумен.
Ева кивнула, хотя ни писать, ни читать не умела. Письма сестре наговаривала, а брат записывал. Кивнула Ева не потому, что хотела соврать, а чтобы муж не сердился. Она уже видела, когда он хочет, чтобы она кивнула, а когда – чтобы головой покачала. Если мужу было нужно, чтобы она согласилась, он смотрел в сторону, чуть надувал щеку, а если чтобы наоборот, то смотрел пристально и на лбу проступали две новые морщины.
– Ну вот, – сказал муж. – Чему ее у Марии научат?
Ева разговор не слушала, потому что голова была гулкая и пустая. Хотелось прилечь на кровать, обнять мужа и спать. Если не спать, то хотя бы дремать. Ева перекинула новый узелок на нити с левой руки на правую, похлопала глазами, чтобы проснуться, потому что вспомнила сказку про ленивую ткачиху. Совсем Еве не хотелось такой ткачихой оказаться.