Обитель

– Туда! Вниз по лестнице! – Секретарь пробежал ми-мо к митрополитскому кабинету, и Элеонора бросилась к лестнице. Убираться из здания канцелярии нужно было как можно быстрее. Пролетела по лестнице, выскочила на улицу. Тут собралось довольно много людей, и Элеонора сразу склонила голову, засеменила к шлагбауму. Ее никто не окликал, никто не остановил. Все слушали сирену.

Остановилась она, только уже когда канцелярия осталась далеко позади. Отдышалась, снова пошла скорым шагом – теперь нужно было действовать очень быстро, потому что митрополит, конечно, сразу заметит пропажу. Может быть, ее обнаружат и раньше – именно за книгой мог броситься секретарь.

Сбоку из вечерних сумерек возник Микко. Ему Элеонора кивнула. Нужно было добраться до отеля и отдать книгу детективке. Элеонора не сомневалась, что та вмиг найдет все необходимое.

– Давай я понесу, – сказал Микко. Элеонора вынула книгу, сунула ему. Ей в платье с книгой было совсем неудобно.

Зато теперь ее можно было рассмотреть внимательнее. Книга была очень толстая, в твердой потертой обложке.

– Открой, – сказала Элеонора. Микко послушно раскрыл книгу. Стали видны рукописные строчки. То, что нужно. Элеонора успела испугаться, что это просто такая Библия, подарочное издание. Было бы страшно обидно. И так они рискнули очень сильно, и если при помощи этой книги не удастся заставить полицию развернуть серьезную охоту на церковников, то их обоих, скорее всего, ожидает арест за кражу. Вряд ли секретарь мог бы опознать Элеонору, но вот Микко он вроде должен был видеть неплохо. Фотограф свое лицо никак не скрывал.

Глава девятая

Двадцать пять лет руководила матушка Мария своим приютом. Сначала помогала Варваре, потом взяла в опеку сама двух девчонок. После уже получала детей через Варвару и из Обители – кто бы дал опеку слепой.

А слепой Мария себя не считала. Уже и не помнила, каково это было – глазами на мир смотреть. Жила она в мире звуков, запахов и шершавых пальцев. Знала, как касается каждый живущий в избе ребенок, как звучит его одежда, как дыхание пахнет. Знала и всю землю вокруг приюта – каждый камень и дерево, куст, склон и мшистую скалу. Умела водить машину и таскала на ней тяжести к избе с дороги, куда их скидывали братья или Варвара, иногда занимавшаяся доставками. Руки у Марии были сильные – любого из своих детей могла даже в старости в воздух поднять, встряхнуть. С кочергой и топором управлялась, потому что знала, что в своем доме должна все сама уметь. Детей каждый день до завтрака и потом, после еды и молитвы, гоняла в лес, но все это была школа, чтобы тоже умели сами дрова собирать, посуду мыть, чинить одежду, разжигать огонь, собирать грибы и ягоды. Жили на церковное продовольствие, на гуманитарную помощь – ее в приют привозили мешками, часто по два-три раза в месяц. Через благотворительные фонды, церковные сборы, центры помощи стекались деньги, распадавшиеся потом на одежду и крупу, на угли и дрова, на жидкость для розжига, на гвозди и инструменты, на бинты, пластыри и банки йода, упаковки аспирина и ибупрофена, пакеты с детскими книжками, на плюшевые игрушки, банки тушенки, краски и карандаши. Вся эта «помощь» сортировалась на церковных складах, распределялась по церквям, монастырям и приютам. Не одна Мария в области занималась детьми – были другие матушки, были и большие дворы, на которых жили часто целыми семьями самые бедные, бездомные люди. Через руки монахов, священников, матушек и прихожан разлеталась помощь к нищим и больным, к обиженным, обделенным, несчастным людям.

Мария всегда чувствовала себя частью этой сложной большой сети, знала, что должна оберегать каждого назначенного ей ребенка. Растить и учить, готовить к тяжелой жизни в мире. Ведь только ее трудами, ее стараниями существовало одно звено Божьего мира – и так было с каждым его звеном. Бог назначал людей, обременял, наказывал им беречь мир кругом.

За двадцать пять лет не меньше трех десятков детей прошли через ее приют, ночевали на ее полу, били поклоны у ее икон, бегали по снегу к озеру от ее избы, собирали чернику и малину в ее лесу. Потом ее дети, которых она воспитывала до двенадцати-тринадцати лет, одних с рождения, других с того возраста, в котором они попадали в церковь, разбредались по области – в монастыри, в другие приюты, в детские дома, в семьи прихожан, в попечительские коммуны. Одни вырастали и шли работать, другие навсегда оставались в монастырской земле. Мария их не запоминала, за взрослением их, как Варвара, не следила – ее забота была о тех, кто сейчас, сегодня в избе живет. Кого забрали, увезли или сама прогнала – тот с Богом и с другими людьми живет.