Облако возмездия

— Сделаем, — убедившись, что пассажирка не шутит, и что означенное лекарство ей действительно необходимо, так же тихо ответила она.

Лимбо, в свою очередь, подумала, что, несмотря на кукольную, плакатную внешность, Мариночка значительно умней, чем кажется поначалу.

Проводница отправилась выполнять ее просьбу, и пока она отсутствовала, Лимбо, откинувшись на спинку, осматривалась.

Неожиданно ей вспомнился Нетрой. Хотя, почему неожиданно? Вполне закономерно. Ведь он тоже путешествовал в этом купе, спал на этой полке, клал голову на эту подушку. И где он теперь? Вопрос риторический. Имя ему теперь не Феликс, имя ему неизвестность. Но она не жалеет, нет, не жалеет. Сама, конечно, не стала бы, но, раз случилось именно так, значит, так и должно было, так тому и быть. Еще неизвестно, как на ней самой все отразится, какие будут долгосрочные и окончательные последствия. Ведь дел как не было, так до сих пор и нет. А что, если?.. Что тогда?

Едва она подумала о природном, как вдруг почувствовала: что-то изменилось. И не что-то, а то самое. Прямо в этот момент, точно она своими рассуждениями и вопросами без ответов сняла запрет, или даже заклятье.

— О-о, черт! Нефть пошла! — сказала она себе. — Я, конечно, безумно рада, но что теперь делать? Надо как-то…

Вернулась Мариночка с подносом и стала переставлять на стол принесенные блюда.

— Пожалуйста, все, что просили, — комментировала она свои действия. — Ваш кофе, бутерброды, сливки. Ставя на стол молочник, проводница со значением посмотрела на Лимбо. — Сливки свежие, не беспокойтесь. Если понадобится еще, кнопка вызова вот здесь, над вашей головой. Не стесняйтесь, вызывайте, я тотчас приду. Вот вам еще чистая чашка, на всякий случай. Что-то еще?

— Да! Мариночка, видите ли, я осталась без багажа, а там все… И мне срочно понадобились тампоны. Ну, понимаете? Нефть пошла! Выручите?

— Конечно, — понимающе кивнула Мариночка. — Сейчас все будет.

Едва стюардесса выпорхнула, в купе заглянул Борис Нифонтович. Он, похоже, уже некоторое время стоял у открытой двери в коридоре и, по крайней мере, часть разговора слышал.

— О какой нефти речь? — спросил он. Нефть также относилась к сфере его интересов, поэтому на все упоминания о ней он живо реагировал. — Где-то здесь что, этсамое, месторождение открыли? Вы там пропадали?

— Да, — подтвердила Лимбо, — месторождение. Только очень маленькое, нефть в нем имеется, но не в промышленных масштабах.

— Хм, хм, — осекся господин Клер. — Мне кажется, я понимаю, о чем вы.

— Правда? Иногда женщине хочется остаться непонятой…

— Вы правы, наверное… Простите, если что. Я, собственно, что хотел-то. Мы с Агафьей Борисовной приглашаем вас на ужин. Нам было бы интересно послушать вашу историю.

Лимбо с сожалением покачала головой.

— Боюсь, я сейчас не в том состоянии, и вряд ли смогу быть приятной собеседницей. Уж простите.

— Да, жаль. Что ж, отдыхайте. Тогда, этсамое, может, в другой раз? Выберем время и встретимся? В приятной обстановке?

— Конечно, конечно, — быстро согласилась Лимбо. — В другой раз непременно. Сейчас она готова была обещать что угодно, лишь бы от нее отстали.

Вскоре это и произошло. Оставшись одна, она заперлась изнутри. Достала из-за пояса пистолет, который все время там оставался и порядком ей надоел. Перед тем, как убрать в кобуру, подержала его на ладони, вспоминая, как стреляла из него по Агрегатору. Как в сумасшедшем, черт побери, аттракционе, в дешевом заезжем луна-парке. Подумала было, что с ним делать? Не избавиться ли — от греха подальше, и вдруг впервые заметила выгравированную на вороненном боку надпись. Бисерным курсивом, с завитушками. Пистолет, оказалось, был именным.

«Полковнику

Лунгину Аркадию Борисовичу

от Министра Обороны

за безупречную службу»

Что ж, решила она, отставить избавиться. Отменяется. Теперь это и ее память тоже, которую она обязана хранить. И постарается это сделать, чего бы ей это ни стоило.

Потом, покончив с гигиеной и переодевшись в халат, практически такой же, какие были в ее распоряжении в Блоке А, она сидела у окна и об этом самом блоке больше не думала. Почти. Все, что с этим было связано, ощущалось ей как большой ломоть сознания, тяжелый, темный пласт, который отвалился и темным айсбергом медленно уплывал в туман памяти, туда, где сознание до него не дотянется. Но что-то ему пока не позволяло окончательно оторваться, что-то удерживало, какие-то фантомные — и хорошо, если только фантомные — связи. Она решила, что отпустить произошедшее ей, должно быть, не позволяло пока то обстоятельство, что она сама еще не верила, что ей удалось, что все действительно закончилось.