Облетая солнце

Он смотрел, как серебристые струйки дыма от сигары, которую я зажгла для него, точно призраки, покачиваясь, поднимаются вверх и исчезают.

— Я уйду, как великие поэты, полный огня и глубокого невысказанного смысла. А?

— Не уходите вообще. Пожалуйста, не надо.

— Хорошо. Не сегодня. — Он закрыл глаза.

Я взяла бокалы. Затем, как он попросил, открыла дверцу комода у его кровати, чтобы достать лучшее вино, спрятанное в дальнем уголке. Выпрямившись, передала ему бутылку.

— Это фалернское, — объяснил он, слегка приподняв бутылку и рассматривая ее на свет. — Одно из немногих вин, которое ценили еще древние римляне. Некоторые полагают, что фалернское — самое лучшее вино на свете.

— Не стоит расходовать его на меня.

— Бедная прекрасная Берил. — Он слабо улыбнулся. — Вы уверены, что не желаете выйти за меня замуж? Вы унаследуете мое состояние, когда я умру, и станете героиней скандала, как моя юная вдова.

— Бедный прекрасный Беркли, — ответила я. — Вы всегда говорите так легко, игриво. Но кто на самом деле владеет вашим сердцем?

— А, вы об этом. — Он закашлялся в рукав. — Это очень большой секрет на самом деле.

Он прищурил глаза, в его темно-карих глазах проблескивал какой-то особенный свет, заметный сквозь длинные темные ресницы, как будто он знал наперед, что его ждет, и уже сделал шаг, чтобы перейти из земной жизни в иной мир.

— Может быть, вы возьмете книгу и почитаете мне, а? — попросил он. — Мне грустно без стихов.

— У меня кое-что есть, чем вас порадовать, — произнесла я негромко и начала читать строчки Уитмена из цикла «Песня о себе», те самые строки, которые носила в своем сердце годами. Я читала, не решаясь взглянуть на него, и неотрывно смотрела на его бледные руки, точно выточенные искусным скульптором, покоившиеся на белоснежно-белом одеяле. На синие пятна вокруг коротко остриженных ногтей, на щербинки шрамов, на понурые, ослабшие вены.

Когда я закончила, мы некоторое время молчали. Он слегка покачивал бокал, глядя, как в нем играет вино.

— Вы не находите, что это самый красивый оттенок янтаря, а? Точно лев развалился на зеленой траве, — спросил он наконец.

— Да. Так и есть, — подтвердила я.

— Тогда прочтите это стихотворение еще раз. И если можно, помедленнее. Я не хочу пропустить ни одной детали.

Я начала читать снова. Его дыхание становилось все тише, веки набрякли, затем и вовсе опустились. На бесцветных неподвижных губах застыла слабая улыбка, пушистые ресницы, точно бархатистые листочки папоротника, покоились на щеках. Как я могла найти в себе силы для последнего «прощай»? Я не смогла и вряд ли смогу в будущем. Наклонившись, я поцеловала его, а затем ушла, чувствуя на губах терпкий вкус фалернского вина.

Глава 39

Начались затяжные дожди, то и дело сопровождавшиеся оглушительными бурями. Однако день похорон Беркли выдался на удивление ясным. Он хотел, чтобы его похоронили дома, на берегу реки, которая несла прозрачные ледниковые воды с самой вершины горы Кения. Он был уверен в этом. В живописном месте, где река делает изгиб, напоминая очертания тонкой девичьей талии, переходящей в бедро, а вода журчит, перекатываясь через острые края черных базальтовых камней, вздымая древние слои торфа, мы смотрели, как гроб с телом Беркли опустили в землю, а над нами скворцы перекликались чистыми голосами, как колокольчики.

Собралось немало друзей. Бликс приехал издалека, аж из Сомали, и желтая глинистая пыль тех мест была заметна на его обуви и одежде. Ди стоял мрачный, надвинув шляпу на глаза. Но когда прощальные слова были сказаны и земля сокрыла тело Беркли, он подошел ко мне и, сжав мои руки, долго не выпускал их.

— Знаешь, я чувствовал себя полным дерьмом оттого, что заставил тебя уйти, правда, — признался он.

— У тебя действительно не было выбора, — ответила я. — Я поняла это.

Он хрипло кашлянул и покачал головой — длинная прядь почти белых волос, выскользнув, упала на воротник.

— Если тебе что-нибудь потребуется, я хочу, чтобы ты обратилась за помощью ко мне. Ты еще очень молода. Порой я не понимал этой простой вещи. Когда мы с Флоренс были в твоем возрасте, мы не очень-то заботились о том, чтобы прикрыть свой зад.

Он посмотрел мне в глаза, и я мгновенно ощутила, что если я и чувствовала некую неуверенность и униженность — это все мгновенно испарилось. Я прошла серьезную школу, но она стоила того, чтобы выучить ее уроки.

— Я обязательно так и сделаю, — ответила я. — Спасибо, Ди.

На длинной тенистой веранде в доме Беркли играл граммофон — звучала напряженная музыка. Мы вышли с Ди и увидели Дениса. Он стоял, наклонившись над блестящей конусообразной трубой и шипящей по пластинке иглой.

— Разве вы любите Бетховена? — спросил Ди.

Скулы Дениса слегка порозовели, выдавая его чувства.

— Беркли любил его, — ответил он.

Мы оставались в доме довольно долго, вспоминая Беркли, его жизнь, его тонкий вкус во всем, пересказывали истории о нем — все, какие мы только знали, пока небо не затянули темно-серые тучи и стало темнеть. Когда почти все разъехались, Денис предложил:

— Поедем со мной в Нгонг.

— Но у меня Пегас, — ответила я.