Облетая солнце

— После того, что случилось с Джервисом, я начала сомневаться, смогу ли я снова встать на ноги и идти своим путем.

— Думаю, ты скоро увидишь своего сына, — мягко сказал он. — Мэнсфилду вряд ли удастся держать тебя на расстоянии вечно.

— Я ему не позволю. Я никогда не поступлю с Джервисом так, как со мной поступила моя собственная мать. Я просто не смогу.

— Иногда боль заставляет заняться чем-то, что делает тебя сильнее.

Я кивнула.

— Только обещай, что ты будешь осмотрительней во время полетов.

— Я обещаю, — сказала я. — Ты знаешь, Рута каким-то образом умудрился тоже увлечься этим делом. Том говорит, у него золотые руки и из него получится отличный механик.

Солнце клонилось к закату. Я зажгла лампу. Наклонившись, Денис пошарил рукой в походном рюкзаке и достал книгу. Затем откинулся на спинку кресла, скрестив длинные ноги. Я присела рядом, и он читал мне вслух. Блики заката скользили, объединяя нас сверкающей бледно-розовой аркой света. Почти десять лет я ждала этого… Да, да, именно этого момента. «Правда ли, что он сейчас здесь, — спрашивала я себя. — Правда ли, что я сама здесь, рядом с ним? Не сон ли это?» Денис продолжал читать. Его голос то поднимался, то становился ниже. Большая леопардовая моль, запутавшись в занавесках, наконец-то вылезла наружу и застыла, еще не веря, что она свободна.

Глава 58

У Дениса одно сафари следовало за другим. Нам пришлось еще подождать, прежде чем возникло окно и мы смогли отправиться в запланированное путешествие — вдвоем. Мы направились в южную часть Масаиленда к реке Мара. Нас сопровождало несколько аборигенов, включая Биллеа, слугу Дениса, и его посыльного Камау, выходца из племени кикуйя, которые часто путешествовали вместе с хозяином. Стояла невероятная засуха, и у озера Прованс мы увидели большое скопление животных. Носороги, буйволы, разнообразные газели и даже вихрастый лев стекались сюда на водопой. Многоцветные шкуры живых существ сливались в единый движущийся поток, заполнявший склоны и впадины.

Было заметно, что Денис буквально расцвел, оказавшись в диких местах. Используя старый полевой бинокль, изрядно потрепанный, он высматривал, у какой антилопы более художественно вывернуты рога, или прикидывал, сколько будут весить бивни слона, пока еще принадлежавшие хозяину. Он знал, как поразить животное одним выстрелом и не промахнуться. Мог снять шкуру быстро и умело, практически без крови. Однако убивал он животное, только если к тому вынуждала необходимость, а так предпочитал пользоваться камерой. Сафари с фотокамерой стало новой модой, и Денис полагал, что фотоаппарат вполне способен заменить ружье, сохранив дух спортивного состязания, присущий охоте. С его помощью охотники смогут заполучить Африку, не нанося ей никакого ущерба.

На сафари Денис раскрылся. Я не видела его таким прежде. Он никогда не переступал невидимые границы, воспринимал окружающий мир как абсолютно живой и постоянно меняющийся. Он понимал всё, как никто. Я поддерживала Дениса в этом — нельзя удержать то, что удержать невозможно. Хитрость состояла в том, чтобы научиться воспринимать окружающее таким как есть, во всей полноте, без страха и ненужного сопротивления, не стараться подстроить этот мир под себя, перевернуть, исправить. Мне это было знакомо с детства, со времен уроков арапа Майны, когда я еще носила имя Лаквет. Я почти забыла те времена, но благодаря Денису они вернулись ко мне во всем незабываемом многоцветии.

Большую часть дня мы бродили по известняковым плато. Камни, покрытые фигурными наростами, точно морозными узорами, поблескивали на солнце. Белая пыль проникала везде — она оседала на ладонях, на сгибах колен, между пальцами, сжимающими кожаный ремень ружья. Она даже набивалась под одежду, под грудь и скрипела на зубах. Освободиться от нее было совершенно невозможно, и я прекратила с ней бороться. Здесь, в Африке, освободиться от чего-либо часто оказывалось невозможным, и в этом состояла ее главная привлекательность. Она проникала в тебя, и больше ты уже не мог ее из себя исключить, никогда.