Облетая солнце

Боже, как же мне хотелось опять вернуться в то светлое, веселое время! Мне снова хотелось увидеть арапа Манну и беззвучно, почти ползком, как леопард, пробираться с ним по колючей слоновьей траве в саванне. Валяться под деревом и беззаботно смеяться — просто так, от хорошего настроения. Но Киби почти исполнилось пятнадцать. Скоро ему надлежит пройти обряд обрезания, и он станет настоящим воином, каким и мечтал быть. Все время, пока мы дружили, с самого детства, он бредил этим днем, ждал его с нетерпением. Правда, слушая о его мечтаниях из года в год, я как-то не отдавала себе отчета, что эта церемония навсегда оставит в прошлом того мальчика, которого я знала прежде. Более того, она оставит в прошлом и меня саму, диковатую, воинственную девчонку, подружку в его играх. Все навсегда закончится и больше не вернется никогда. Беззаботное детство осталось в прошлом.

Глава 9

Как-то рано утром, захлопнув гроссбух, отец спросил меня:

— Ты собираешься сегодня объезжать Пегаса?

Он взглянул на меня и тут же потянулся за стаканом с виски, хотя только что завтракал и пил кофе.

— Да, я думаю проехать милю с четвертью на среднем галопе, — ответила я. — Мне кажется, он немного низко держит голову. Хочу попробовать трензельную уздечку.

— Правильно, молодец, — похвалил отец. Однако взгляд его, отрешенный, колючий, явно свидетельствовал о том, что он погружен в собственные мысли, и, увы, невеселые. Я поспешила заняться повседневными утренними делами на конюшне. Надо было определить, каких лошадей галопировать сегодня, а каких оставить в загоне, распорядиться о доставке корма и определить график раздачи. С тех пор как я вернулась из пансиона, моя жизнь состояла их таких хлопот. Отец занимался племенным разведением и общими делами фермы, я же взяла на себя все заботы о конюшне и содержании лошадей. Я с головой ушла в дела, стараясь стать незаменимой и все держать в руках. Мне очень хотелось приносить пользу, и когда я чувствовала, что это получатся, — радовалась. Грум Тумбо уже начистил шкуру Пегаса до блеска и, когда я подошла, помог мне сесть в седло. За два года Пегас вырос достаточно высоким и сильным жеребцом — последний замер показал все семнадцать хэндов. На таком молодце я чувствовала себя пушинкой, хотя и сама на рост не жаловалась — все-таки шесть футов в высоту.

Когда мы выехали во двор, воздух был чистый, прозрачный — обычное утро, десятое, двадцатое, а то и сотое по счету. Мы проехали под большой ветвистой акацией у ограды — на нижних ветвях пронзительно верещали два сероголовых вервета. Издалека они походили на двух ссорящихся старичков, размахивающих кожаными черными ручонками и строящих друг дружке гримасы на тонких, разочарованных жизнью лицах. Наверняка они пожаловали сюда с холмов или из леса в поисках воды, но наши запасы обмелели, и нам нечем было с ними поделиться.

Пыльный тракт, идущий с холма, был виден издалека. В дни процветания по обеим его сторонам радовали глаз изумрудной зеленью пшеница и маис — поля террасами спускались вниз до самого горизонта. Бывало, проходишь между свежими побегами маиса высотой до пояса, и нога увязает во влажной почве по щиколотку. В эту весну листья скрутились и потрескались. Мельница продолжала работать, перемалывая ежедневную норму сырья, чтобы выполнить контракт. Наполненные зерном вагонетки по-прежнему потоком уходили с нашей станции Кампи-я-Мото в сторону Найроби, только, увы, богаче от этого мы не становились. Мой отец брал займы, казалось, на заманчивых условиях, а потом снова вынужден был занимать. Рупий катился вниз, точно подстреленная куропатка с ветки. Сколько он стоил в реальности, никто не знал. Кредиторы постоянно меняли цифры, так что долги нашей фермы то увеличивались, то уменьшались ежедневно — как на качелях. Однако лошадей надо было кормить. Им следовало давать овес, отруби, вареный ячмень — тут не обойдешься пучком люцерны. Отец скрупулезно выбирал лошадей для нашей конюшни и с любовью заботился о них. Он также тщательно относился к разведению — едва ли не каждая особь вела родословную от величественных арабских «принцев» и фиксировалась в племенной книге. Все лошади были великолепны. Отец вкладывал душу в свою дело. Он не мог позволить кому бы то ни было разрушить его.

Когда мы с Пегасом выехали на широкий тракт, то остановились, чтобы сориентироваться. А затем я ослабила поводья, дав ему волю. Он рванулся вперед — точно сжатая пружина распрямилась. Отталкиваясь сильными ногами и вытягиваясь струной, он буквально летел над землей.