Облетая солнце

Ранчо Сойсамбу располагалось на краю Великой рифтовой долины, в одной из самых узких расселин между вздымающимися хребтами гор. Оно занимало пространство от озера Накуру до мелководного озера Элментейта, где жили фламинго. Барон Деламер владел десятью акрами земли, это были вполне комфортные и безопасные пастбища. Ди разводил овец, по большей части породы красные масаи, с густой коричневой шерстью. Шерсть сваливалась и превращала такую овцу в шерстяной холм, так что невозможно было понять, где у нее голова, а где хвост. За десять лет, пронесшихся с тех пор, как Ди впервые закупил на ранчо Экватор шестерых ягнят, его стадо разрослось и насчитывало около четырех тысяч особей. Неустрашимый и предприимчивый Ди не только возместил большую часть состояния (почти восемьдесят тысяч фунтов, которые вынужден был заплатить кредиторам), но и преуспел, став одним из самых благополучных и крупных фермеров в Кении.

Однако у него было немало завистников. В городе и на скачках я видела своими глазами, что многие старались отойти от него подальше. Во-первых, чтобы избежать извечных споров о судьбе Индии. Ди был уверен, что давно пора послать эту страну к черту и разорвать с ней все связи. Во-вторых, из-за банальной зависти. Да, он был скуп и вспыльчив, с жадностью приобретал новые земли. Однако леди Ди всегда видела в нем гораздо больше хорошего и научила меня смотреть на ее супруга так же. Он работал на износ, побольше, чем любой, кого я знала, — по двенадцать, шестнадцать часов в день, объезжая стада, вникая в каждую мелочь. Он занимался делом со страстью и с неукротимым упрямством и настырностью шел к успеху. И сколько я его знала, — практически всю свою жизнь, — он был добр ко мне. Когда я явилась к нему, он, казалось, не удивился.

— Берил, дорогая! — рявкнул он, вскинув голову и тряхнув неряшливой шевелюрой. Ди сидел в конторке и, разобрав винтовку, сосредоточенно полировал приклад. — Я правильно понимаю, ты хочешь стать тренером вроде Клатта, верно? Но это большая нагрузка после привольной жизни.

— У меня не было привольной жизни, — призналась я.

— Ну что ж, ладно. — Ди не стал вдаваться в детали. — Но имей в виду, еще никому до тебя не удавалось в столь юном возрасте получить лицензию. И я полагаю, тебе не надо объяснять, что женщин в этом деле и в помине не было.

— Ну, всегда кто-то начинает первым, — ответила я.

— Но ты же не собираешься расстаться с Джоком, а? — Он пристально посмотрел на меня, взгляд его смягчился. — Ты знаешь, мы с Флоренс долго прожили вместе. Я точно знаю, всякое случается…

— Не беспокойся обо мне. — Мне трудно было выдержать его взгляд, и я отвела глаза. — Все, что мне нужно, это работа. Никакого специально размещения, особых условий. Я буду жить в конюшне, как все остальные работники.

— Да, да, конечно. — Он кивнул головой. — Я совсем не собираюсь баловать тебя. Но ты должна знать, если что-то тебе понадобится, любые вопросы — милости прошу. Мои двери открыты.

— Спасибо, — согласилась я.

— Может быть, я излишне сентиментальный старый дурак. — Он немного смутился. — Ну ладно, пошли, я покажу, где ты устроишься.

Ди провел меня в маленький деревянный коттедж рядом с самым дальним загоном. Когда мы вошли, я увидела, что комнатка очень маленькая, не больше, чем стойло для Пегаса, где ему предстояло ночевать. На дощатом, потрескавшемся полу — узкая походная кровать. Небольшой фонарь на стене. Холодно. Пока я осматривалась, Ди рассказал мне о моих обязанностях — что-то вроде устного контракта, а также с кем я буду работать и кому отчитываться.

— Ты говорила, никакого особого отношения, — напомнил он и выжидательно смотрел на меня, словно был уверен, что я испугаюсь и откажусь.

— Хорошо, я согласна, — невозмутимо отреагировала я и попрощалась. — Спокойной ночи.

Когда он ушел, я разожгла небольшой костер, сварила черный кофе и, открыв банку холодной тушенки, поужинала, цепляя мясо кончиком ножа. Нельзя сказать, что я наелась. Но делать нечего — я улеглась на узкую кровать, свернувшись клубком, точно зверь в норе, и чувствуя, как во все щели проникает холодный ночной воздух. Вспомнив детство, я наблюдала, как тени медленно движутся по потолку, и думала об отце. С тех пор как он уехал в Кейптаун, я получила всего несколько скупых писем, которые, конечно, не могли заполнить пустоту, которая образовалась в моей жизни. Я страшно тосковала по нему, как тоскуют о том, кто умер, ушел безвозвратно. Но сейчас, лежа на холодной, жесткой кушетке, я чувствовала, что приблизилась к нему. Это была его жизнь, и, приехав сюда, я стремилась стать такой, как он. Пусть даже отец пока не вернется, пусть он будет далеко, но мы будем заниматься одним делом, я пойду по его стопам. Да, я мало разбиралась в мужчинах, совсем ничего не понимала в семейной жизни — доказательств тому я собрала предостаточно. Но я хорошо разбиралась в лошадях. И, сжавшись от холода на жесткой койке рядом с конюшней, я вдруг почувствовала успокоение и облегчение. Впервые за долгое время я была на своем месте. Здесь все было знакомо, здесь я не была чужая.