Я поняла, что для прогулок ему требуется мягкая, щадящая почва, так что мы отправлялись на берег озера Элментейта, и я пускала его галопом вдоль берега по влажной рыхлой земле. Стада антилоп, пасущиеся неподалеку, взирали на нас с изумлением, а розовые эскадрильи фламинго взмывали ввысь над голубоватой поверхностью озера и снова садились, пронзительно крича и хлопая крыльями. Как-то, вернувшись с очередной тренировки, я неожиданно увидела Беркли Коула. Мы отлично прокатились с Ринглидером, я была взбудоражена скачкой, волосы и одежда — в комьях засохшей грязи. С Коулом мы не встречались года два, с той памятной вечеринки по поводу моего выхода в свет, когда они с Денисом Финч-Хаттоном в ослепительно-белых костюмах на фоне черной кенийской ночи читали мне стихи. Тогда их манера держаться, их речь — все напоминало благородных рыцарей давно ушедшей эпохи.
В этот день Коул пожаловал в компании других поселенцев навестить Ди, чтобы обсудить с ним какую-то политическую ерунду. Он курил на террасе, облокотившись на поручень, а за его спиной красный шар солнца медленно опускался за горизонт. Увидев меня, он обернулся. Воротник рубашки расстегнут, каштановые волосы взъерошены ветром. Весь его облик показался мне нереальным — словно кто-то нарисовал его на фоне кенийского заката.
— Когда мы виделись в прошлый раз, вы, можно сказать, еще бегали с косичками, — заметил он, узнав меня, когда мы кивнули друг другу. — Теперь же о вас вовсю трубят газеты. Ваше выступление на Юбаленде было впечатляющим.
Признаться, я смутилась, услышав его похвалу.
— Я никогда не носила косички, — заметила я сконфуженно. — У меня не хватало терпения дождаться, пока их заплетут. Не могла усидеть на месте.
— Нельзя сказать, что вы что-то потеряли от этого, — ответил он с улыбкой. — Я слышал, вы вышли замуж!
Я растерялась, не зная толком, как ответить.
— Ну да, можно так сказать, — произнесла я неуверенно. В самом деле, как я могла описать свое состояние? Официально я все еще состояла в браке. Но после ужасной сцены с арабской дверью, которая произошла в присутствии Бербеков, от Джока не было ни слуху ни духу. Чтобы расставить все точки над «i», я написала ему, что желала бы развестись, но он мне не ответил. Но я полагала, что это, возможно, к лучшему. Как-то спокойнее, когда каждый сидит в своем углу и не мешает другому жить.
— Можно сказать, что замужем? — повторил Беркли, его губы скривились в усмешке. Однако он предпочел дальше меня не расспрашивать.
— Ди втянул вас в какую-то свою затею? — спросила я, указывая на дом. Оттуда доносился раскатистый, оживленный голос Ди.
— Боюсь, все это мне известно наперед, — ответил он. — Пустая болтовня по поводу Комитета бдительности.
— А, понимаю. Может быть, вам лучше улизнуть? — предложила я.
Я знала, что несколько месяцев назад Ди создал специальный комитет, который должен был регулировать права поселенцев в Кении. Ди все носился со старой проблемой: кто в Кении главнее и почему. Белые поселенцы всегда стремились к самоуправлению, что, по сути, обозначало полный контроль над территорией. Они считали, что индийцев и азиатов надо гнать отсюда палкой. К африканцам они относились терпимее, так как те не противились оставаться на вторых ролях и не претендовали на земли. Однако накануне Британский парламент принял Белую книгу Девоншира, регулирующую отношения между поселенцами и аборигенами в Кении. Этот свод законов был призван остановить безудержную жадность поселенцев к захвату земли и восстановить в колонии порядок. Новый губернатор, сэр Роберт Кориндон, прибыл с намерением исполнять принятый закон со всей строгостью. Несмотря на то что он был британцем до мозга костей, он благосклонно смотрел на права азиатов и африканцев. Сэр Кориндон высказывался резко и безапелляционно, тогда как предыдущий губернатор был приветливым, мягким, и с ним легко можно было договориться. Поскольку белые поселенцы привыкли, что все всегда решается в их пользу, позиция нового губернатора привела их в ярость. Они были полны решимости восстановить статус-кво даже силой, если потребуется. И ничего удивительного в том, что самым ярым заводилой стал Ди.
— Мне еще повезло, что я почти весь этот год находился в отъезде, — пояснил Беркли. Как оказалось, он ездил в Лондон консультироваться с врачами по поводу болезни сердца.
— О нет! — ужаснулась я. — И что же они сказали?
— Боюсь, им нечем было меня утешить. Это чертово сердце беспокоит меня уже не первый год.
— И что же теперь делать?
— Ничего особенного. — Он пожал плечами. — Жить, пока живется. И пить только самое лучшее шампанское. Просто жаль тратить время на плохое.
Его лицо, выразительное и подвижное, напоминало мордочку породистого кота. Яркие темно-карие глаза взирали на меня с легкой снисходительностью, в них читалась насмешка над собственным недомоганием, ироничное отношение к мысли о том, что иногда стоит грустить и жалеть себя.