Я не имела ни малейшего представления, куда мне идти, к кому обратиться. Мать и Дики — они отпадали сразу. Коки уехала в Лондон навестить семью. Беркли мог о многом догадаться. Карен… К ней теперь я бы не стала обращаться ни за что на свете. О чем говорить — я предала ее, именно так все выглядело теперь. Хотя я по-прежнему ею восхищалась и уважала ее, — что бы я ни чувствовала к Денису, — мне требовалось время, чтобы самой все переосмыслить. Во всяком случае, я была уверена, что не могу рассчитывать на уважение с ее стороны, как, впрочем, и со стороны Дениса. Мне было больно думать о том, как быстро исчезла память о всех заслугах, как все забылось, едва забрезжил проблеск громкого скандала. Это напомнило мне историю с нашей фермой и банкротство отца. У него явно была шкура покрепче, чем у меня, и слухи его не трогали. Я страстно желала, чтобы он сейчас оказался рядом, подсказал бы мне, как поступить. Я была ошеломлена, подавлена и потрясена до глубины души. Все, что я хотела, — это убраться поскорее из колонии, подальше от этих осуждающих взглядов и ядовитых языков. Даже Кейптаун казался мне слишком близкой точкой — и там они меня достанут. Я думала, взвешивала, прикидывала, сколько у меня денег. Увы, особенно похвастаться было нечем. Я накопила всего шестьдесят фунтов — сущая мелочь. И куда я денусь с ними, спрашивала я себя с грустной усмешкой. Как далеко уеду?
Глава 32
Консервированные каштаны и засахаренный миндаль в ярко освещенной витрине универмага «Фортнум и Мейсон». Хлопчатобумажные рубашки в светлую полоску, галстуки и платки для нагрудных карманов пиджаков на худосочных манекенах на Риджент-стрит. Водители грузовиков, отчаянно давящие на клаксоны и требующие проезда. Это был Лондон, — какофония звуков, несущихся отовсюду, меня это все подавляло. Кроме того, здесь было холодно.
Я покинула порт Момбаса в жаркий летний день. Облокотившись на поручень, я стояла на палубе и наблюдала, как пена выбивается из-под киля и тает, как берег Хилиндини Харбор. Теплый ветер теребил легкую блузку, развевал волосы. В Лондоне же черноватый, запачканный сажей снег покрывал тротуары. Все было холодное, влажное, под ногами — слякоть. Моя одежда и обувь совершенно не годились для этого места. В моем багаже не имелось ни теплого пальто, ни галош. И единственный адрес в Англии, лежавший у меня в кармане, — это адрес Боя Лонга и его жены Дженесс в Доркинге. С одной стороны, было неловко вдруг объявиться в доме бывшего любовника, но, с другой стороны, он сам предложил мне помощь, когда уезжал, и я верила, что он сделал это искренне. Я доверяла ему. Это много значило.
Когда я приехала в Доркинг, я с удивлением увидела, как изменился Бой — это был совершенно другой человек. Он словно забыл свой бравый пиратский облик в Кении. Теперь передо мной был заурядный обыватель в домашних брюках из ткани «гусиные лапки» на подтяжках, в аккуратно застегнутой рубашке и старательно начищенных, крепко зашнурованных ботинках. Дженесс называла его Кэсмир, от Боя не осталось и следа.
По счастью, Дженесс оказалась доброй и радушной женщиной. Так же как и я, она была высокого роста. Она щедро предложила мне выбрать одежду из ее гардероба. Так что я могла выходить из дома, не рискуя сильно простудиться. В ее теплом вязаном костюме, следуя указаниям Боя, я села на поезд и направилась в Лондон, в район Белгравия в Вестминстере, где на улице Вест-Холкин жила Коки.
Уже вечерело, когда я совершенно неожиданно, без предупреждения появилась в ее доме. Я не знала точно, каково нынешнее положение Коки, но, судя по тому, что дом, в котором она жила, находился в непосредственной близости от Букингемского дворца и представлял собой солидное строение из молочно-белого камня с черными металлическими балюстрадами и слегка углубленными дверями, — под стать соседям, — деньги у нее были. Собравшись с духом, я постучала в глухую, высокую дверь. И вскоре поняла, что мне не нужно было этого делать.
Дверь открыла горничная — только она была дома. Увидев меня — без пальто и шляпки, — она явно приняла меня за попрошайку. Глядя на промокшие насквозь ноги, я стояла на мраморном полу в холле и никак не могла придумать, какое сообщение оставить для хозяйки. В конце концов я выбежала на холодную, промозглую улицу, даже не сказав прислуге, как меня зовут. О том, чтобы возвращаться в Доркинг, не было и речи. Я бессмысленно бродила по Гайд-парку, не раз обошла площадь Пикадилли и Беркли. В конце концов ноги мои окоченели, надо было куда-то деться на ночь, и я нашла недорогой пансион в Сохо. На следующее утро я снова навестила Коки и снова не застала ее — на этот раз она уехала в Хэрродс.
— Пожалуйста, подождите ее, — предложила мне горничная. — Она сказала мне, чтобы вы ее дождались.
Коки появилась к ланчу. Увидев меня, она выронила пакеты с покупками и всплеснула руками.
— Берил! Я догадалась, что это ты! — воскликнула она. — Как ты здесь оказалась?