Чародейка сидела на какой-то бесполезной подстилке, видимо, служащей ей лежаком, которая была крайне промозгла, и могла защитить разве что от грязи, если бы сама не была носителем всех возможных элементов — песка, воды и какой-то непонятной коричневой слизи. Подобрав ноги к себе и обхватив их руками, Ноэми погрузилась в собственные мысли и рассуждала о неведомых планах освобождения, высчитывала долю вероятности того, что ее помилуют или спасут, а также не переставала размышлять о том, как бы не подхватить какую-нибудь смертельную инфекцию, испокон веков прочно засевшую в стенах злополучных шаарвильских тюрем. Ее сильно знобило, и хуже всего было осознание безнадежности и того, что ничто и никто вокруг не поможет ей согреться.
— Воняет дерьмом, — чародейка подобрала самое понятное для Шолда сравнение тому, что он принес. Великан принюхался, расширяя и сужая свои огромные ноздри. — Помнишь наш уговор?
— Все я помню, ведьма, но больше ничего не проси. Увидев нормальное одеяло в этом клоповнике, вольный быстро донесет на меня и мои яйца и без колдовства окажутся подвешенными на петле, тут ума много не надо. Шолд поможет ведьме бежать, а ведьма сохранит Шолду чл.., то есть то, что делает Шолда мужиком. Ага.
— Ты быстро учишься, тюремщик. — Ноэми посмотрела на великана больными глазами из посиневших впавших глазниц. — Вообще при настоящей даме нельзя употреблять примерно половину слов из твоего словарного запаса, но это тебе придется изучать уже без меня, но зато с тем… что делает тебя мужиком. Я уйду через неделю. Понятно?
— Понятно, понятно. Пошел я.
— Тюремщик.
— А?
— В одной из здешних темниц сидят две женщины, одна должна быть заметно старше другой — родные странника…
— Родные или не родные — по херу мне. Есть две бабы еще, кроме тебя. И все. В остальных темницах пусто. Или тебе еще крыс пересчитать?
— Сидят в разных темницах? — не отреагировала чародейка на остроумное замечание.
— Вместе они сидят. Король приказал. А ты лешего какого интересуешься? Договор у нас о другом был, я под твою дудку плясать вечно не собираюсь.
— Я знаю, знаю, Шолд. И буду держаться наших договоренностей. Но я вынуждена просить твоей помощи еще в одном деле. Обещаю, взамен ты получишь нечто очень стоящее.
Тюремщик поморщился, но не отвел взгляда и не ушел.
— Я видела, что вольного ты не особо жалуешь. Точнее, если бы у тебя была возможность, то ты пришил бы его на месте, верно? Моя интуиция никогда меня не подводит. — дождалась она безмолвного согласия великана прежде, чем продолжить, — Да только ничего этакого королевскому наемнику ты сделать не можешь. Но. Я. Могу.
Чародейка уже стояла на ногах и вовсю мельтешила вокруг великана.
— Хочешь, чтобы мужская сила вольного исчезла? Хочешь, чтобы та кара, которой больше всего ты остерегаешься — на него рухнула?
Великан задумался и покраснел, не скрывая своей растерянности и крайнего интереса к озвученному предложению.
— Как тебе? Ну? Взамен я много не прошу.
— Говори, — медленно произнес великан.
Чародейка облизала сухие губы, собираясь с мыслями.
— Как там узницы?
— Как, как. Сдохнут скоро. Ничего не жрут. Король не хочет, чтобы они сдохли и орет на меня, а потом я ору на них. Так и живем. Пока треклятого медведя не поймают, ничего не поменяется.
— Зайди к ним прямо сейчас и скажи, что через неделю друг Сарвилла поможет им бежать. Это должно придать им сил. Скажи, что отказываться от еды не нужно и что накопить силы надо к побегу. Добудь им все, что они у тебя попросят, но за что никакие подозрения о сговоре на тебя не падут — чистой воды, еды и всего остального. Понял, Шолд?
— Понял, ведьма, — ответил великан. — Еда, вода… и вольный, — он довольно разинул пасть.
— Я выполню свое обещание в день побега. Ступай.
Тогда великан медленно повернулся, расслабленной походкой вышел из темницы, захлопнув за собой тяжелую дверь, и несколько раз провернул ключ в замке.
Мать и сестра медведя были заключены в темнице через несколько дверей вглубь тюрьмы по коридору от того места, где находилась Ноэми. Медведицы провели здесь уже несколько недель и ни один из дней не проходил в спокойствии и умиротворении — то и дело решетка, за которой они сидели, отворялась, и посреди темницы возникал вольный, который их пытал, доводил до слез, рассказывая выдуманную правду о смерти странника или о том, что прямо сейчас за ним отправлен отряд лучших вольных убийц и если они не пойдут навстречу расследованию, то и до них доберется кара за умалчивание и утаивание важных фактов. И ни разу ни сестра Сарвилла, ни его мать, ни дали наемнику ни единой зацепки о планах странника, его сообщниках или безграничных, по его мнению, магических возможностях медведя. Может быть и могли они заговорить, когда отчаянье ощущалось намного острее остальных чувств, да только ни одна, ни другая не имела никакого представления ни о первом, ни о втором, ни о третьем.