Облик Огня (СИ)

Даже если бы все королевские тюрьмы были забиты заключенными под завязку, внешне прокаженные мало чем бы различались — влажные грязные ночные рубашки плотно прилегали к телам женщин, выставляя напоказ изнуренные тела с выпирающими из-под ткани ребрами и ключицами. Их лица были заляпаны темными пятнами, которые могли смыться, а могли и вовсе оказаться синяками, а под сломанными ногтями уже давно собирался толстый слой грязи.

— У тебя нездоровый вид, матушка, — сказала Диодора, убирая с лица матери пучок седых волос и прикоснулась прохладной ладонью к ее разгоряченной щеке.

— Все в порядке, — быстро ответила Берта, от усталости медленно прикрыв синие веки, и также медленно разомкнула их.

— Мы умрем здесь? — еле слышно спросила девушка, но не дождалась ответа матери.

Значило ли это, что такой исход неизбежен? Или молчание Берты всего лишь временное замешательство, которое вот-вот пройдет и родной голос разобьет тишину вдребезги вместе с самыми наихудшими предположениями, возвестив на всю округу «Конечно, нет!»? Хотелось ли Диодоре услышать на свой вопрос однозначный ответ? Тоже нет. Ведь любой ответ, кроме четкого и утвердительного, был бы страшной ложью, всего лишь вселяющей надежду, которой не суждено было оправдаться. Предполагать сейчас что-то, значило лишь одно — вводить себя в заблуждение и лишать способности здраво мыслить.

— К чему были все эти испытания? Почему Касандра позволила Сарвиллу спасти меня? Чтобы я все равно умерла? Чтобы я осознавала, что умираю?

— Успокойся, милая… — заговорила Берта и прижала к себе дрожащее тело дочери. — Успокойся… Одной Касандре известно, почему так произошло и чем это закончится. Но посмотри, сейчас мы дышим, разговариваем. Я чувствую тебя в своих объятиях, а ты чувствуешь, как мои руки прикасаются к тебе. Мы вместе. Разве ни это сейчас самое главное?

Сквозь дверные щели в темницу попал ветер, заиграв с огнем факела и пустив тени в пляс, которые все это время, притаившись бездвижно, подслушивали узниц.

— Матушка.

— Ммм…

— Король не убил нас, потому что надеется, что Сарвилл придет за нами, верно?

— Это так, — ответила Берта, продолжая разглаживать длинные густые волосы дочери.

— Выходит, когда он придет за нами, а Сарвилл обязательно это сделает, они поймают его, а затем убьют нас всех? — Диодора хлюпнула носом.

Берта вновь оставила вопрос без ответа. Было тяжело осознавать, что мысли, которыми она была озадачена с самого момента их заключения, теперь подобрались и к ее дочери. При любом раскладе смерть оказывалась неизбежной. Касандре угодно взять жертву, но право решать, сколько этих жертв будет за нами, подумала женщина и в каком-то неведомом трансе вновь принялась разглаживать волосы дочери.

— Мы должны умереть, — после короткого молчания вдруг заключила Диодора. — Мы попытались обмануть смерть, наивно полагая, что у нас получится, но…

Девушка не успела закончить мысль — ее перебил звук отпирающегося замка. Дверь открылась, и вместе с очередным порывом ветра в темницу завалился тюремщик.

— Мне велено оказать вам любую помощь, какая в моих силах, — изложил великан, — чтобы вы не подохли тут за неделю.

— Кто велел? Король? — отозвалась мать странника.

— Король? Ага! Размечтались! Ведьма велела. — рявкнул Шолд. — Вы так и будете вопросы задавать или чего внятного уже скажете?

— Что за ведьма? Что будет через неделю? — заинтересовалась Диодора.

— Ничего не будет, вашу мать. Надеюсь, ведьма сдохнет к этому времени, и ничего не будет. Ну? Надо чего или хера лысого?

— Простыни принесите, господин. — Берта сказала наобум, продолжая обнимать дочь, и в этот момент почему-то объятия оказались крепче.

— Вы давайте мне тут безо всяких одеял и простыней, я сам еле задницу согреваю. А вольный меня тут же огреет, как простыни у вас увидит. Есть другие просьбы или катитесь к чертовой матери?

— Поздний уж час, господин. Какого вольного вы хотите здесь увидеть в такое время? Ужин ведь давно уже приносили, господин вольный подавно в какой-нибудь корчме сидит, да и думать о нас забыл. А раз помощь велено нам оказать, то только такая она нам и требуется и никакой больше.

Тюремщик ничего не ответил. Он ушел и вернулся через некоторое время с двумя простынями в своих исполинских ладонях.

— Вот, — сказал Шолд и бросил принесенное на землю. — С первыми петухами заберу. Наслаждайтесь, пока можете.

— Это все. Благодарю вас, господин, — не верила своим глазам Берта, взирая на белоснежные широкие простыни.

— К чему вам эти тряпки сдались? Холодно что ли стало? — заинтересовался великан. — Еды может больше? Иль воды? Мне от вас рекомендация нужна будет, если ведьма спросит, только положительная.

— Чего же вы сразу про воду и еду не заговорили, господин? И от того, и от другого мы не откажемся, — ответила Берта и сбила тюремщика с толку.