Обман

– Все вы пробыли здесь достаточно долго и знаете: есть пациенты, которым мы не можем помочь. Все вы хоть раз сталкивались с этой темной стороной нашей работы. И сегодня наступил еще один такой день. Простите, ребята. Мы потеряли Эдди.

По залу прокатывается волна изумленных вздохов. Воздух внезапно становится очень теплым. Мы смотрим друг на друга с открытым ртом, как будто безмолвно задаем вопросы и не слышим ответов. Шок сваливается на меня, как тонна кирпичей, и я тяжело оседаю в кресле. Хотелось бы чувствовать облегчение, что совещание, как оказалось, касается совсем не меня, но я не могу.

Никто не знает, что сказать, что сделать. Джули по-прежнему держит Дэвида за руку, но он поворачивается ко мне. Лицо у него каменное, но в глазах стоят слезы. Он отнимает руку у Джули, кладет обе ладони на мое колено и опускает глаза. Через его плечо я замечаю, что Джули отворачивается и растопыренными пальцами закрывает лицо. У нас с Дэвидом была особая связь с Эдди. Такой у него не было ни с кем другим. И никто об этом не знает. Мы принимали его как должное, но теперь… Я вспоминаю тот день, когда он просунул в мою дверь свою кроссовку без шнурков, а я пообещала поговорить с ним через час.

Он полагался на нас, а мы его подвели. Но вместо того чтобы грызть себя и думать, что мы все же могли бы его спасти, мы утешаем друг друга и шепчем, что действительно ничего нельзя было сделать.

– Причина смерти, судя по всему, суицид, – продолжает Рэйчел. – Наш уборщик Сэл вчера ночью нашел его тело в кладовке внизу. Никакой записки при нем не было, и в его комнате тоже, но мы все же считаем, учитывая все его предыдущие попытки, что это суицид.

Гэри не может больше сдерживаться и заливается слезами. Соседи тут же начинают успокаивать его, поглаживать по спине и повторять, что он никак не мог это предотвратить. Я вкладываю свою холодную, влажную ладонь в руки Дэвида, он поднимает голову, и мы смотрим друг другу в глаза так, будто нам по сто лет и мы знаем все на свете.

Рэйчел все еще что-то говорит – кажется, что к нашим услугам специалисты, на случай если мы захотим обсудить с ними свои переживания. Все мы ведем себя так, будто не слышали ее. Она добавляет, что оставляет нас одних, чтобы мы могли поговорить обо всем без нее. Джули немедленно впадает в панику. Ее трясет, она истерически дышит, и Ширли уводит ее в туалет, чтобы привести в чувство. Все взволнованы, громко говорят, делают резкие жесты, но в том пузыре, где спрятались мы с Дэвидом, все происходит очень замедленно, тихо и спокойно.

29 декабря, 12:47

Прошло почти двадцать четыре часа с тех пор, как стало известно о смерти Эдди, а я все еще не могу прийти в себя. Слова Рэйчел звенят у меня в ушах. Я хожу словно под анестезией, полностью дезориентированная, и мне трудно сфокусироваться на делах. Отчет о происшествии был напечатан и отправлен в архив, и мне приходит в голову – что, если мне станет легче, когда я его прочитаю? Если за трагедией будут стоять факты, получу ли я отпущение грехов?

Я сползаю с кресла и тащусь по коридору в архив. Медсестра, склонившись над ксероксом, печатает объявления о вечеринке с сыром и чизкейком, которая состоится в лаунже для персонала в пятницу. Вот уж куда я точно не пойду. Она мило улыбается, и свет ксерокса делает ее белые зубы неоново-голубыми.

Я прохожу к так называемой регистратуре, отделу, где хранятся истории болезни пациентов, и набираю на замке свой код. Файл с историей болезни Эдди очень толстый и неаккуратный, а отчет о его смерти можно заметить сразу же, не открывая папки: это единственные листы бумаги, вылезающие наружу, с чистыми незагнутыми уголками. Не читая, я делаю копию и засовываю оригинал обратно в папку.

В отчете всего две странички, но он кажется очень тяжелым. Я со стуком сажусь на ковер в своем кабинете и начинаю читать. Его полное имя – Эдвард (Эдди) Уильям Бэйли. Эти формальные слова, которые появляются только после смерти человека, так трудно воспринимать. Даты рождения и смерти написаны рядом. Я понятия не имела, что ему было всего сорок один год. До моего собственного сорокового дня рождения осталось совсем немного лет. Неужели за такой короткий срок человеческая жизнь может оказаться настолько изломанной, непоправимо исковерканной?

Я чувствую, как у меня начинают дрожать плечи. Дрожь спускается вниз по рукам, а потом поднимается вверх, к подбородку и челюсти. Слезы уже бегут по щекам, и я слышу далекое эхо голоса Эдди: тягучие интонации, сливающиеся в одно слово. Больше я никогда его не услышу. Никогда не выпихну его ногу из своего кабинета. Никогда не скажу, что у меня опять нет на него времени. Моя грудь содрогается от рыданий. Я смахиваю слезы и читаю дальше.