Обмасонивание

— Спасаться. От гнева Боголюбского. Сама жить не хочешь — мать родную спаси.

— Да как же?! От отеческого гнева…

— Он тебе не отец! Чужой злой мужик! А защититься от него — другим таким же надобно. Клин клином… — сама знаешь. И такой есть. Воевода Всеволжский, Зверь Лютый.

— Ой! Страх-то какой… Да и как же…

— Соблазни. Улести. На крючок посади. На его собственный «крючок». Подчини. А я… старая, глупая, слабая… Я бы и сама, да немощна стала. Годы своё берут. Сколь сил своих я на тебя положила, ночей над колыбелькой не спала, как болела ты — ко всякому вздоху прислушивалась…

У Ростиславы не осталось ни отца, ни мужа. Кроме матери — никого. Для людей русских она — дитя разврата, отрыжка похоти. Впереди — ничего хорошего. Одни ущемления да унижения. Жить — незачем. Одно есть, один долг — перед матерью. Которая ей жизнь дала, в свет белый выпустила. Не вытравила плодом бездушным бессловесным, не заспала, или иначе как, дитём бессмысленным…

* * *

Интересно сравнить реакцию Ростиславы с реакцией брата её Изяслава.

Изяслав пришёл во Всеволжск «на подъёме». Любимый сын славного князя, сам уже витязь, в поход победоносный ходил, поганых бил, дела княжеские делает не худо. Общепризнанный наследник, продолжатель. «Рыцарь света» въезжающий на белом коне в «град сияющий». Позади — «хорошо», впереди — «ещё лучше».

И вот, посреди радостного восхождения, на какой-то мелкой кочке — удар. Да не ниже пояса, а в самое сердце.

Он не «рыцарь света», а «порождение тьмы». Придя к цели своей, к «граду сияющему», он, управляемый самим диаволом, превратит подобие «вертограда божьего» в клоаку, в гноище смердящее. Ибо такова его, Изяслава, природа.

«Час зачатья я помню неточно…»

Но именно тогда «враг рода человеческого» и овладел. Душой ещё нерождённой.

Здесь, в «Святой Руси» нет «свободы воли», здесь — наследственно.

«Родился баобабом ты?И будешь баобабом.Тыщу лет. Пока помрёшь».

Пока он сын Боголюбского — княжич, «рыцарь благородный». Поняв, что «от нечистот похоти» — ощутил в себе «сатану воплощенного». Не нынче, но вскоре и неизбежно.

Так человек в 21 веке, узнав о собственной неоперабельной раковой опухоли, меняет свой взгляд на жизнь.

У княжича — хуже. Он — заразен. Опасен. Для окружающих, для близких, для «света воссияющего».

Это было неожиданно. И от того — особенно больно. И Изяслав сделал свой выбор.

Ростислава находилась в противоположном состоянии. Прежде — было «плохо», будет — «ещё хуже».

Откровения Софьи легли в её душу без сомнений — как объяснения её несчастливой судьбы. «Кара господня». Заслуженная, закономерная. «Так и должно быти». Она — «излившиеся нечистоты похоти», она — безродная, беспородная дворняжка. Которую каждый имеет право пнуть сапогом походя. Потому и несчастливый брак с мужом-уродом, потому и обиды при разделе наследства, и вообще… На ней — метка «Князя Тьмы». Она — «сосуд с мерзостью». Нормальные люди, живущие в обычной смеси греха и праведности, печати сатанинской на ней не замечают, но чувствуют. Потому и гнобят её жестоко. Справедливо. За дело. За грехи её матушки.

Изяслав жил активно, деятельно. Изменение знака сущности означало для него появление могучего врага тем делам, в которые он душу вкладывал. Измена. «Я-завтрашний» — предатель «я-вчерашнего». Убить изменника, убить себя — избавить Залессье от грядущего слуги «Князя Тьмы» в княжеском корзне.

Ростислава существовала тихо, незаметно. Была мышка белая, стала мышка серая… Самой-то мышке — горько. Но миру божьему — невелик урон.

Вот почему, наплакавшись с матушкой, нарыдавшись и настрадавшись, Ростислава приняла план родительницы своей: поссорить Воеводу с Суздальским князем. Обольстить, соблазнить, «оседлать»… хорошо. Нет — подлечь, надеться, отдаться. Лаской ли, таской ли, а всунуть воеводов «жезл вечной жизни» в её «кольцо бессмертия». А дальше… что Бог даст. Но уж без Андрея. От которого ни «курве изменнической», ни ей, Ростиславе, «курвиной дочке», ничего доброго ждать не приходится.

Такое умозрительное согласие не избавило её от растерянности, от испуга при первой встрече. Но не допустило паники, истерики. Она была морально готова, сжилась с мыслью о неизбежности совокупления со «Зверем Лютым».

Мда… не моя душеспасительная проповедь, а жаркая исповедь Софочки были причиной того спокойного, вдумчивого взгляда, которым она удивляла меня в бане.

Узнав о моём приближении к городу — окрестности просматриваются и весть была получена часа за два, Софочка отправляется с дочерью в баню. Именно в ту, где я обычно отмокаю после походов. И устраивает… нежданное интимное свидание.

Рискованно. Могли нарваться серьёзно. Но она рискнула.

Софья подкладывает под меня свою дочь. Анонимно. Зная, что на меня родовитость, аристократичность, знатность… не действует, она устраивает мероприятие не только «без галстуков», но и без одежд и имён. Ну, отъимеет воевода безымянную служаночку — кому какое дело?

А поутру она предъявит мне княгиню Вщижскую.