Обойденные

- Ну, да еще бы! Это ее amant. {Любовник (франц.)}

- Я так и подумала. Какой оригинальный случай. Дамы засмеялись.

- И в каком, однако, странном кружке вращаются эти господа! - пройдя несколько шагов, сказала m-lle Vera.

- И, ma chere! {Моя дорогая! (франц.)} В каком же по-твоему кружке им должно вращаться?

- А он умен,- в раздумье продолжала девица.

- Мало ли, мой друг, умных людей на свете?

- И довольно интересен, то есть я хотела сказать, довольно оригинален.

Дама взглянула на девицу и саркастически улыбнулась.

- Не настолько, однако, надеюсь, интересен, - пошутила она,- чтобы приснился во сне mademoiselle Вере.

- М-м-м... за сны свои, ma chere Barbe, никто не отвечает,- отшутилась m-lle Вера, и они обе весело рассмеялись, встретились со знакомым гусаром и заговорили ни о чем.

Глава четвертая

ТУМАННАЯ ДАЛЬ БЛИЗИТСЯ И ЯСНЕЕТ

Как только дамы вышли из магазина, Анна Михайловна написала к Илье Макаровичу, прося его сегодня же принести ей книжку журнала, в котором напечатана последняя повесть Долинского, и ждала его с нетерпением. Илья Макарович через два часа прибежал из своей одиннадцатой линии, немножко расстроенный и надутый, и принес с собою книжку.

- Что же это Несторка-то! - начал он, только входя в комнату.

- А что? - спросила Анна Михайловна, перелистывая с нетерпением повесть.

- И повести вам не прислал?

- Верно, у него у самого ее нет. Не скоро доходит за границу.

Илья Макарович заходил по комнате и все дмухал сердито носом.

- Читали вы повесть? - спросила Анна Михайловна.

- Читал, как же не прочесть? Читал.

- Хороша?

- Хорошую написал повесть.

- Ну, и слава богу.

- Денег он пропасть зарабатывает какую!

- Еще раз слава богу.

- А что, он вам пишет?

- Пишет,- медленно проговорила Анна Михайловна. Илья Макарович опять задмухал.

- Водчонки пропустить хотите? - спросила Анна Михайловна, не подымая глаз от книги.

- Нет, черт с ней! Чаишки разве; так от скуки - могу.

Анна Михайловна позвонила. Подали самовар.

- Вы на меня не в претензии? - спросила она Илью Макаровича.

- За что?

- Что я при вас читаю.

- Сделайте милость!

- Скучно без них ужасно,- сказала Анна Михайловна, обваривая чай.

- И чего они там сидят? - Для Даши.

Илья Макарович опять задмухал.

- Знаете, что я подозреваю? - сказал он.- Это у него все теперь эти идеи в голове бродят.

- Попали пальцем в небо.

Илья Макарович хотел употребить дипломатическую, успокоительную хитрость и очень сконфузился, что она не удалась.

- А вот что, Анна Михайловна! - сказал он, пройдясь несколько раз по комнате и снова остановясь перед хозяйкой, сидевшей за чайным столом над раскрытою книгою журнала.

- Что, Илья Макарович?

Художник долго смотрел ей в глаза и, наконец, с добродушнейшей улыбкой произнес:

- Махну-ка я, Анна Михайловна, в Италию.

- Это же ради каких благ?

- Еще раз перед старостью небо теплое увидеть. Душу свою обогрею.

- Э, не сочиняйте-ка вздоров! У кого душа тепла, так везде она будет тепла, и под этим небом.

Илья Макарович не умел сказать обиняком то, что он думал.

- Их посмотрю,- сказал он прямо.

- Ну, и что ж будет?

Илья Макарович долго молчал, менялся в лице и моргал глазами.

- Обрезонить надо человека; вот что будет! - наконец вымолвил он с таинственным придыханием.

- Это вы Долинского хотите обрезонивать! Он не мальчик, Илья Макарович. Ему уже не двадцать лет, сам понимает, что делает.

- И ее,- еще тише продолжал художник.

- Ее?

Илья Макарович сделал самую строгую мину и качнул в знак согласия головою.

- Дашу? - переспросила его Анна Михайловна.

- Ну, да.

- Не знаете вы, за что беретесь, мой милый! - отвечала, улыбнувшись, Анна Михайловна.

- Слово надо сказать; одно слово иногда заставляет человека опомниться,- таинственно произнес художник.

- Кому же это вы будете говорить, что вы будете говорить, и по какому праву, наконец, Илья Макарыч?

- Право! С подлецом нечего разбирать прав!

- Пожалуйста, только не горячитесь.

- Нет-с, я не горячусь и не буду горячиться, а я только хочу ему высказать все, что у меня накипело на сердце, только и всего; и черт с ним после.

Анна Михайловна махнула рукой.

- Да и ей тоже-с. Воля милости ее, а пусть слушает. А уж я наговорю!

- Даше?

- Да-с.

- О, Аркадия священная! Даже не слова человеческие, а если бы гром небесный упал перед нею, так она... и на этот гром, я думаю, не обратила бы внимания. Что тут слова, когда, видите, ей меня не жаль; а ведь она меня любит! Нет, Илья Макарович, когда сердце занялось пламенем, тут уж ничей разум и никакие слова не помогут!

- Так что ж они о себе теперь думают! - грозно крикнул и привскочил с места Журавка.

- А ничего не думают!

- Как же ничего не думают?

- А так - зачем думать?

- Как зачем думать? Помилуйте, Анна Михайловна, да это... что же это такое вы сами-то наконец говорите?

- Я вам говорю, что они ничего не думают.

- Да что же он-то такое? После этого ведь он же выходит подлец! - Илья Макарович в азарте стукнул кулаком по столу и опять закричал: - Подлец!

- За что вы его так браните? Ну, что от этого поправится или получшеет?

- Зачем же он сбил девушку? Анна Михайловна улыбнулась.

- Чего вы смеетесь?