— Ты так хорошо читаешь по лицам? Тоже считаешь себя наследницей бирюковских экстрасенсорных способностей?
— Отнюдь, — она пожала плечами. — Я просто наблюдательна, как любой хороший врач. Я увидела на стене плакат. А поскольку английским владею более чем прилично, то перевести его не составило для меня ни малейшего труда. Сколько человек в твоем Бюро знает хорошо хотя бы один иностранный язык?
Он молчал, все еще не понимая, к чему ведет Юлия Анисимовна, но уже чувствуя, что ничего хорошего он не услышит.
— Ну, допустим, никто языков не знает. В школе и в институте учили кое-как, но уже все позабывали. И что с того?
— Тогда для кого ты повесил плакат на языке, которого никто в Бюро не знает, кроме тебя? Не удивлюсь, если окажется, что ты продолжаешь цитировать Шекспира и упиваешься тем, что тебя никто не понимает, пока ты не соизволишь огласить перевод. Нельзя так вести себя с людьми, сынок. Это добром не кончится. Мой тебе совет: напиши заявление, попроси освободить тебя от должности, уходи простым экспертом, даже завотделением — это не для тебя. Ты не можешь руководить людьми. Таким, как ты, противопоказано занимать позицию хотя бы на миллиметр выше других.
«Нет, — думал Саблин, лихорадочно натягивая на себя куртку и застегивая „молнию“, — никаких двух-трех дней рядом с мамой. Немедленно в кассу, брать билет на ближайший рейс».
Он не поверил ни одному ее слову. Чушь какая! Как это — ему противопоказано быть начальником? Что она понимает в его работе и в жизни его Бюро? Просто она убита горем, пытается держаться и от этого говорит глупости, о которых сама же пожалеет потом. Он не сердился на мать и не обижался, он был уверен, что все ее жестокие и обидные слова — не более чем проявление эмоций, результат стресса и попытки хотя бы на что-то отвлечься. Но ему нужно срочно вернуться на работу, потому что…
Он не стал формулировать для себя продолжение фразы, ибо чувствовал подсознательно: не нужно. Не нужно додумывать до конца мысль, которая может оказаться разрушительной. Просто он — хороший начальник и не хочет надолго оставлять своих подчиненных без отеческой опеки.
Вернувшись в Северогорск, Саблин вышел на работу и первым же делом поинтересовался результатами исследования трупа Рыкова.
— Сергей Михайлович, я не очень сведущ в экспертизе трупов, — признался Вихлянцев, — так что не могу объективно оценить качество работы Филимонова. Виталий Николаевич сказал, что исследовал кишечник вдоль и поперек и ничего не нашел.
— «Негоден тот солдат, что отвечает „Не могу знать“», — пробормотал зло Саблин. — Это сказал Суворов. Вы не имеете права говорить о том, что несведущи в экспертизе трупов. У вас на руках сертификат врача — судебно-медицинского эксперта, вы обязаны в равной мере разбираться в экспертизе живых лиц и мертвых. Если вы забыли, я вам напомню: ровно в той же мере вы обязаны разбираться в гистологии и анализе медицинской документации. Так что ваших оправданий я не принимаю. Вы читали акт Филимонова по Рыкову?
— Но акт еще не готов.
Отправив Вихлянцева вести амбулаторный прием, Сергей потребовал у Филимонова акт исследования трупа, пусть и в незавершенном виде. Прочитал несколько раз очень внимательно. Да, пневмония действительно есть, в этом никаких сомнений быть не может, тут Филимонов не ошибся. Попросил Светлану узнать, кто из санитаров и медрегистраторов работал вместе с Филимоновым при повторном исследовании, вызвал их, задал несколько вопросов и убедился: действительно, первичное исследование было проведено поверхностно, поскольку признаки пневмонии видны были при макроскопическом исследовании, и эксперт решил, что этого вполне достаточно для постановки диагноза и утверждения о причине смерти; а вот просвет тонкого и толстого кишечника не вскрывался, органы исследованы «на месте», то есть они не отделялись от органокомплекса. Но зато при повторном исследовании, которое длилось несколько часов, Виталий Николаевич сделал все как полагается, тщательно и внимательно. И ничего не нашел.
Саблин какое-то время пребывал в растерянности, не понимая, как это может быть. Главный врач поликлиники утверждает, что опухоль была, весь город знает о том, что дочь Рыкова добивалась госпитализации отца в институт онкологии в Москве, а никаких следов этой самой онкологии в трупе не обнаружено. Колдовство какое-то! Если бы знать точно, в каком месте была опухоль и какая именно… Но оригинал выписки из онкоцентра находился в амбулаторной карте, а карта — у дочери Рыкова. Тупик.