Читаем «Образ двадцатого… В прошлом и настоящем» полностью

Много сложностей представляет пестрота школ, направлений, групп, течений и просто «измов», в которых и отдельный мастер может рассматриваться как автор очередного «изма», носящего только его имя. Мало кто с откровенностью Дали мог бы сказать: «Сюрреализм — это я!» Но ведь были художники, которые изобретали определенный «изм» «под себя», точнее, под свое творчество. Таким был «мерцизм» Курта Швиттерса из Ганновера в 1920-е годы, затем «неоизм» венгра, переехавшего в Германию, Яноша Кадора в 1980-е. Но думается, что и Матисс, идол 1900—1910-х годов, должен уже рассматриваться не только как легендарный основатель фовизма, а и как мастер, создающий «матиссы» (так современники называли работы мастера), более того, имеющий свою программу, достаточно ясно и декларативно изложенную в ряде статей, в первую очередь в «Заметках живописца» (1908) и в «О современности и традиции» (1935). Рано создав свою мастерскую, художник привлек внимание художников из разных стран, а следы его цветопонимания видны на громадных просторах современного искусства, и быть может, до сих пор. Приезд его в другую страну был сенсацией. Исключением не стало посещение в 1911 году Москвы. В своем бурном развитии он вдохновлял многие движения, не только «диких» во Франции, Германии, России, странах Скандинавии или в США. Позднее и другими работами. Так, без его серии «Джаз» (1944—1948) вряд ли мыслим поп-арт и т. п. Актуальность наследия Матисса ощутима во всем XX веке.

Нечто подобное можно сказать и о других мастерах столетия, тем более что многие из них жили и работали подолгу (Пикассо, например, скончался в 1973 году, и его поздний период давно «реабилитирован»), Стоит вспомнить и Оскара Кокошку (1886—1980), донесшего традиции раннего экспрессионизма начала века до его возрождения в неоэкспрессионизме конца. Подобных примеров много; такие мастера с полным правом несут ответственность (в хорошем понимании этого слова) за судьбу современного искусствопонимания, и никакой очередной «изм» их вклада не мог, конечно, этого отменить. Несомненно, были мастера, которые определяли стратегию искусства XX века в целом; даже когда они уходили из жизни, эхо их открытий прослушивалось долго, вплоть до сегодняшнего дня. Собственно, так было, скажем, в веке XVIII или XIX, границы возможных художественных исканий в XX были предопределены, и как был век барокко и столетие реализма в оправе романтизма и импрессионизма, так имелись какие-то рамки стиля XX века, за которые он не мог выйти, и определенные мастера их очерчивали, сознавая, что делают, будь то Матисс или Пикассо, Дюшан или Дали, а позже мастера поп-арта, хеппенинга, перформанса или инсталляций и видео-арта.


Г. Базелитц. Эйке. 1977


Отметим, что эти рамки одновременно являлись и его центром, так как на периферии стиля XX работали иные мастера, которые его просто эксплуатировали и делали массовым. Они, как правило, были более инерционным элементом в художественном развитии, адаптируя открытия давних лет ко вкусам толпы, благодаря чему какой-нибудь сезаннизм дошел до наших дней, а импрессионизм, если под ним понимать свободу живописи и писание этюдов на пленэре, также актуален для одних, как для других наследие Дюшана. Создалась достаточно гибкая система распределения «старого» и «нового» по «этажам» спросового вкуса у публики. Интересно слушать, как представители этих прослоек критикуют друг друга, упрекая оппонентов в погибели искусства (любопытно, что аргумент у них один на всех). Эхо яростных споров, теоретических дискуссий, а то и скандалов сопровождает каждое более или менее яркое выступление: открытие выставок, публикации деклараций. Впрочем, на «верхних» этажах искатели приключений в области «эстетики нового» явно в последнее время поутихли, ибо все «старое» давно сомкнулось с «новым». Не стоит вспоминать даже о разных неоклассиках и неотрадиционалистах, которые оживились в последние годы. В системе постмодерна возможно многое, но если понимать эстетику постмодерна как эклектику, склонность к цитатам, к «маскам-стилям», то она существовала на протяжении всего XX века, а коренилась в самой традиции нового искусства, истоки которого можно найти в античном Риме.


С. Киа. Автопортрет с А. Бонито Оливой. 1980


Перейти на страницу:

Похожие книги

История частной жизни. Том 4: от Великой французской революции до I Мировой войны
История частной жизни. Том 4: от Великой французской революции до I Мировой войны

История частной жизни: под общей ред. Ф. Арьеса и Ж. Дюби. Т. 4: от Великой французской революции до I Мировой войны; под ред. М. Перро / Ален Корбен, Роже-Анри Герран, Кэтрин Холл, Линн Хант, Анна Мартен-Фюжье, Мишель Перро; пер. с фр. О. Панайотти. — М.: Новое литературное обозрение, 2018. —672 с. (Серия «Культура повседневности») ISBN 978-5-4448-0729-3 (т.4) ISBN 978-5-4448-0149-9 Пятитомная «История частной жизни» — всеобъемлющее исследование, созданное в 1980-е годы группой французских, британских и американских ученых под руководством прославленных историков из Школы «Анналов» — Филиппа Арьеса и Жоржа Дюби. Пятитомник охватывает всю историю Запада с Античности до конца XX века. В четвертом томе — частная жизнь европейцев между Великой французской революцией и Первой мировой войной: трансформации морали и триумф семьи, особняки и трущобы, социальные язвы и вера в прогресс медицины, духовная и интимная жизнь человека с близкими и наедине с собой.

Анна Мартен-Фюжье , Жорж Дюби , Кэтрин Холл , Линн Хант , Роже-Анри Герран

Культурология / История / Образование и наука