В последней трети VI века до н. э. афинские вазописцы начали экспериментировать с новыми техниками. Они стали использовать белый фон (белый шликер, нанесенный поверх естественного оранжевого цвета вазы), украшая его рисунком либо в обычной чернофигурной технике, либо контуром (ил. 25, 62, 121, 126
). Некоторые экспериментировали с инверсией чернофигурной техники, закрашивая фон черным и оставляя фигуры в естественном красно-оранжевом цвете глины, таким образом, возникла краснофигурная техника (глава II, с. 27–28). Из негатива чернофигурной росписи эта техника превратилась в нечто большее, поскольку не нужно было уже вырезать насечки на влажной краске для того, чтобы сообщить фигурам тонкие выразительные черты, теперь их наносили гибкой кистью. Это пробудило интерес к деталям анатомии (ил. 13, 87, 125) и к более эффектным ракурсам (ил. 92). Изгибы и повороты тела, промежуточные положения исследовались и воспроизводились со всё большей достоверностью; одежды можно было показать с обилием складок (ил. 74, 86, 91, 120) и подчеркнуть с их помощью движение тел (ил. 34–37, 87). Пурпурно-красный постепенно вышел из моды, а белый цвет почти исчез, чтобы возродиться в IV веке до н. э. и пережить триумф вместе с позолотой и некоторыми более нежными цветами, добавляемыми после обжига.Краснофигурная техника позволяла придать лицу больше изящества, а рисунок глаза в профиль указывал направление взгляда (ил. 33
). Конечно, не меньшей выразительности могли добиться и в чернофигурной росписи с помощью действий и поз такие выдающиеся художники, как Клитий и Эксекий (например, ил. 20, 27 и 50), но эмоциональной утонченности легче было достичь в краснофигурной технике.Греческая настенная живопись и панно почти не уцелели, так как краска обычно наносилась на деревянную основу, а в Греции дерево плохо сохраняется. Дошедшие до нас фрагменты времен архаики позволяют предположить, что фигуры были нарисованы контурами, в стиле, очень напоминающем чернофигурные росписи на вазах, и располагались на светлом (возможно, белом) фоне на одной линии. Цветовая гамма была намного шире, чем в вазописи. Плотные синий, зеленый, желтый, красный и фиолетовый цвета, в дополнение к черному и белому, должно быть, придавали много живости, даже если фигуры оставались плоскими, без намека на тень и перспективу.
Вплоть до второй четверти V века вазопись, настенная роспись и панно отличались разве что масштабом и большим разнообразием красок, которые всегда находились в распоряжении художников, расписывавших стены и панно.
Вскоре после окончания Греко-персидских войн (в 479 году до н. э.) литературные источники зафиксировали революционные перемены в настенной живописи. Многими из новшеств художники обязаны Полигноту из Тасоса, ни один фрагмент работ которого до нас не дошел. В своих знаменитых фресках, акцентируют античные авторы, Полигнот превосходил всех в передаче характера, темперамента и настроения. Его интересовал прежде всего мотив поступка, а не внешнее действие, поэтому он редко изображал привычную всем кульминацию. Так, вместо того чтобы показать разгул в ночь падения Трои, что обычно изображали художники (ил. 44, 52, 82
), он запечатлел сцену следующего дня, желая раскрыть скорее движение ума, нежели тела, которое уже успокоилось.В двух великих картинах, написанных Полигнотом в Дельфах и чьи подробные описания нам оставил Павсаний (10.15,1–10.31,12), похоже, живописца не очень заботит пересказ историй (одна посвящена захвату Трои, другая – Одиссею в подземном царстве), ему интересно раскрыть характеры участников. Его гений позволял ему наделять статичные фигуры невиданной глубиной и силой. Пожалуй, лучше всего художественный гений проявился в оформлении восточного фронтона храма Зевса в Олимпии (ил. 21a и 21b
).Внутренняя экспрессия, которую удалось передать статичным фигурам, стала огромным достижением, но и она была не лишена недостатков. Самым большим из них было то, что такие сцены стало трудно идентифицировать. Действительно, вряд ли мы смогли бы определить, что за персонажи стоят на восточном фронтоне храма Зевса в Олимпии (ил. 21b
) и с какой историей они связаны, если бы Павсаний не рассказал, кто есть кто и что, собственно, происходит.