Безусловно, невозможно изучать сообщество «своих» в отрыве от аналогичных по структуре сообществ «других», ведь любая (национальная, профессиональная, религиозная, культурная и пр.) общность не может «существовать» без наличия «другого». Первым и важнейшим этапом осознания собственной индивидуальности является противопоставление себя другим. Средневековые англичане могли соотносить себя с самыми разнообразными общностями: сословной, профессиональной, религиозной, языковой, политической, по месту жительства или по месту рождения. В каждом конкретном случае на первое место выходила та или иная идентичность. В контексте войны между соседними христианскими народами политические и национальные идентичности приобретали дополнительные оттенки, поскольку «другие» превращались из обычных «чужих» во «врагов». В этой связи мне было любопытно не только проанализировать представления англичан о себе и о других народах, являвшихся их военными союзниками или противниками, но и сопоставить данные воззрения с практическим поведением и реальными политическими событиями.
Одной из существеннейших трудностей, с которыми мне пришлось столкнуться в ходе работы над книгой, оказалась, как это ни банально, проблема источников. Исследовать «массовое сознание» людей Средневековья — эпохи, по меткому выражению А. Я. Гуревича, «безмолвствующего большинства» — крайне сложно. У каждого из жителей средневековой Англии было собственное видение войны, впрочем, лишь единицы смогли донести его до потомков. Не стоит забывать о том, что, даже записывая личные переживания и явления, увиденные собственными глазами, люди (чаще всего представители «интеллектуальной элиты» — образованные клирики, труверы, очень редко рыцари) оказывались под влиянием множества топосов, стереотипов и клише, вынуждавших их писать историю «по правилам», подгоняя ее под общепринятые стандарты.
Поставив перед собой задачу изучить коллективные представления англичан классического и позднего Средневековья о войнах, я была вынуждена использовать «экстенсивный» метод работы с источниками, то есть максимально расширить их круг, чтобы с большей обоснованностью говорить о неком усредненном «общественном мнении».[6]
В каком-то смысле для меня равной ценностью обладали и оригинальные сочинения, и компилятивные труды, свидетельствующие об устойчивости того или иного образа. Избранные в качестве основных источников исторические сочинения выполняют в обществе и культуре двойную функцию: с одной стороны, они фиксируют уже сформировавшийся круг идей, взглядов и представлений, а с другой — формируют воззрения нынешних и будущих поколений. В силу этого исторические сочинения оказываются не только результатом и отражением уже сложившегося общественного сознания, но и фактором, задающим перспективу его развития. Руководствуясь последним соображением, я решила не ограничиваться источниками, непосредственно относящимися к эпохе Столетней войны, ведь более поздние сочинения позволяют судить о том, насколько устойчивыми оказывались те или иные образы и представления, а также дают возможность проследить их эволюцию.