Обреченные пылать

Когда я вышла на улицу, солнце буквально ослепило меня, настолько ярким были его прямые лучи. Бабушка Пандора накануне перед выпиской привезла мне из дома мои джинсы и футболку, которые прежде красиво обтягивали мою стройную фигуру, а теперь обвисали и болтались на мне, словно несуразная мешковина. В день выписки встречать меня приехали почти все – отец, Руперт, Пени, Айрис и моя сестра-близняшка, которая вдруг перестала быть со мной похожей. Тощая и едва переставляющая ноги, я выглядела на фоне округлых форм Миши прозрачной щепкой, но даже это нас не так сильно отличало, как новый образ моей сестры: мини-юбка, короткий топ, вульгарный ошейник на шее, яркий макияж и мелированные волосы. Миша, явно войдя в образ крутой сестры, не переставала жевать жвачку, я же пыталась не смотреть на неё, чтобы не расплакаться от разочарования. В то время как я вела ежедневную борьбу за существование (жизнью это было сложно назвать), она, моя сестра, бывшая со мной ещё до того, как мы появились на свет, была занята лишь своим крутым образом. Первое время я хотела списать её поведение на подростковый максимализм, но уже спустя месяц поняла, что всё гораздо хуже – Миша просто вычёркивала по сантиметру “себя” из “нас”. Я не понимала, что она корила себя в том, что в тот день впервые за всю жизнь отказалась отправиться с нами в академию, из-за чего, собственно, и осталась невредимой. Я не понимала того, что она, по юношеской глупости, считала, будто тем утром могла уговорить всех нас никуда не ехать и остаться в тот день дома вместе с ней. Я не понимала, а ведь могла понять. Ведь именно я корила себя практически в тех же вещах: в том, что не выдернула ни Джереми, ни Хьюи с мест, которые предназначались мне, в том, что не положила скрипку в багажник сразу – тогда бы мы выехали на несколько секунд раньше и, возможно, проехали бы тот злосчастный перекрёсток прежде, чем мусоровоз промчался через нас, словно через картонную коробку, или хотя бы Джереми, а не я, сидел бы сзади и выжил… В то время у нас с Мишей в головах закрутилось слишком много “если бы” и “тогда бы”, из-за которых мы до сих пор так и не можем продолжать жить спокойно.

Год тяжёлой реабилитации в больнице, год и три месяца посещения групповой психотерапии, четыре месяца индивидуальных занятий с психологом, бунт против всяческих занятий, предполагающих собой всё, что связано с психологией, благодаря которому я всё-таки добилась прекращения различных посещений и лечений у психологов, и психотерапевтов. А потом пустота и ничего больше…

Я ходила в школу, в которой у меня начались проблемы из-за дурной славы Энтони, наблюдала за тем, как Миша ежедневно катится по наклонной и я ничего не могу с этим поделать, так как не могу помочь даже самой себе (слова, однажды брошенные мне самой Мишей), пыталась спокойно воспринимать отстранение отца и его уход в скрипичные мастера, переезд Генри в наш дом… Мне не понадобилось много времени, чтобы понять, что жизнь протекает мимо меня, что я слишком искорёженная для того, чтобы участвовать в её течении…

Иногда я закрывала глаза и пыталась вести с собой внутренний диалог, но мои мысли зачастую не были связаны между собой, словно были не мыслями вовсе, а разноцветными осколками калейдоскопа. Например, я по несколько раз возвращалась к воспоминанию о том, как за неделю перед аварией мы с Мишей подавали заявку в конный клуб и как с нетерпением ожидали наступления следующих выходных, чтобы поскорее познакомиться с лошадьми, с которыми мы должны были заниматься, но этого так и не произошло… Ещё я вспоминала о том, как мама не хотела обрезать наши с Мишей волосы. Во время этого воспоминания я проводила рукой по своим уже отрощенным локонам, после стрижки не переставшим укладыватья лёгкими волнами, и обещала себе, что больше никогда не подстригусь под мальчика… Всё чаще я думала о счастье Пени с Рупертом. В декабре Пени рассказала мне, что они впервые переспали. Она бы ни за что подобного не рассказала ни мне, ни кому бы то ни было, но тогда я лежала скрученной в позе эмбриона на больничной простыни, отчего она, должно быть, просто пожалела меня, решив поделиться со мной своим маленьким большим счастьем. В тот день я впервые после аварии улыбнулась, перед этим шесть месяцев просуществовав с одной-единственной эмоцией отрешённой боли на лице…