…С тех дней прошло много времени. У меня не осталось ни родителей, ни братьев, ни сестёр (даже Пени забрал у меня Руперт), зато появились племянники и борьба за новые жизни. Это всё осталось в прошлом, но это прошлое всё ещё душит меня. Особенно ночами, когда мама, Джереми и Хьюи отбирают у меня мои места, когда мелкие осколки стекла, разлетаясь по салону автомобиля, разрезают мою кожу, впиваются в мою грудную клетку и затылок, а моё лицо вновь и вновь заливает поток горячей материнской крови. Дневные приступы паники исчезли. Я больше не падаю на землю, не содрогаюсь в конвульсиях и не захлёбываюсь болью. Днём я больше не возвращаюсь в тот день, в то место, в тот момент. Но день неизбежно сменяется ночью. Мой кошмар – не просто яркая проекция моего воспалённого воображения, он – реальность, которую я пережила и после которой выжила… Я выжила, а мама и Джереми нет… Я выжила, а Хьюи не проснулся…
Шрамы на моём теле быстро затянулись и как-то незаметно исчезли. Все до единого, за исключением едва уловимого полумесяца на пояснице, оставшегося мне после операции. Я его даже не вижу. Зато я осязаю огромную дыру, в которую превратилась моя обугленная душа – ничего не видит, ничего не слышит, ничего не скажет и… Ничего не чувствует. (*Три обезьяны – устойчивая композиция из трёх обезьяньих фигур, закрывающих лапами глаза, уши и рот. Считается, что три обезьяны символизируют собой идею недеяния зла и отрешённости от неистинного. «Если я не вижу зла, не слышу о зле и ничего не говорю о нём, то я защищён от него»). Сначала ничего не чувствовать было непривычно, но теперь, просуществовав десять лет после крушения, уцелев физически, сформировавшись во взрослую личность и усовершенствовав свою оболочку тяжёлыми нагрузками, чтобы сохранить её если не для себя, тогда хотя бы для тех, кому она может понадобиться, я не могу даже представить себя по-настоящему “чувствующей”. Я смотрю на людей, различаю их жизни, участвую в существовании отдельных индивидуумов, но при этом я почти ничего не ощущаю. Мои радость, грусть, гордость, раздражение, нежность, злость, любовь, беспокойство, симпатия – они лишь маленькая пульсирующая жилка под прозрачной кожей моего естества. Она во мне всего одна-единственная, эта жилка, и она пульсирует так медленно и так редко, что порой кажется, будто она близка к клинической смерти, но это не правда. На протяжении моей жизни пульс моих эмоций будет иногда учащаться, после чего вновь на продолжительное время опускаться до минимума, но он не оборвётся до тех пор, пока не оборвётся пульс Хьюи. Пусть нам двоим и предначертано существовать “долго и не-счастливо”, всё равно мы умрём в один день.
Я пообещала Хьюи, что не умру раньше него, чтобы однажды ему не пришлось страдать от моей смерти так, как я сейчас страдаю от его забвения, но это не значит, что я разрешу ему умереть первее меня. Либо мы умрём вместе, либо нам придётся жить вечно – другого нам не дано…
Другого и не надо.
Глава 65.
Дариан сверлит меня испытывающим взглядом, в котором с лёгкостью можно распознать раздражение. Не смотря на дождливое утро, я согласилась приехать к нему, хотя до начала моего рабочего дня, в котором меня ожидал очередной долговременный шопинг в компании Ирмы, оставалось ещё целых три часа. Десять минут назад мы закончили заниматься сексом и только что он взял в руки мобильный, чтобы уточнить для себя время. Ему под руку подвернулся именно мой телефон, что для меня было безразлично, но лишь до тех пор, пока Дариан, вглядываясь в дисплей, не произнёс заинтересованным тоном: “Очень соскучился. С нетерпением жду нашей встречи. Надеюсь на эти выходные. Дункан”.
Прочтя сообщение, которое, судя по звуковому сигналу, пришло около получаса назад, как раз в момент, когда я протягивала Дариану второй презерватив, чтобы сменить слетевший, Дариан врезался в меня взглядом.
– Оу, это Дункан… – протерев лицо руками, произнесла вслух и без того очевидный факт я.
– Естественно это Дункан, – поджав губы и прищурившись, подтвердил Дариан. – Он подписался. Дункан Наварро, насколько я понимаю, – бросил на простынь мой телефон он, по прежнему опираясь на своё правое предплечье, чуть выше которого начиналась его до жути красивая татуировка, едва затрагивающая нижнюю часть ключицы. – Таша, – вдруг серьёзным тоном обратился ко мне он, заставив отвлечься от его татуировки и встретиться с ним взглядом. – Мы ведь договаривались, что других секусуальных партнёров у нас не будет, – твердо, с напряжением и даже давлением произнес он.
– Ты о чём? – взяв телефон, чтобы удалить сообщение от Наварро, поинтересовалась я, всё ещё не до конца отойдя от физического напряжения.
– Я о том, что этот парень встречается с тобой на этих выходных, – в голосе Дариана начали проявляться металлические нотки.
– Никто ни с кем не встречается, – сдвинув брови, наконец удалила сообщение я.
– Поэтому ты отпросилась сегодня на вторую половину дня и на все выходные? – продолжал давление он.