Обсидиановая бабочка

Мужчины замолчали, когда она проходила. Как только за ней закрылась дверь, жеребячье ржание возобновилось.

Рамирес посмотрел на меня честными глазами, и только морщинка меж бровей выдавала, что ему неловко. Он, когда хмурился, выглядел даже еще моложе.

– Тебе это не мешает? – спросил он.

– Что?

Он глянул туда, где остались двое полисменов. Они продолжали лыбиться.

– Джейкс и Джармен.

– В смысле, их подначки?

Он кивнул.

– Когда я залепила Марксу поцелуй у них на глазах, я вроде как спровоцировала их на небольшие подначки. К тому же я сама начала, точнее, ты начал. – Я пожала плечами. – Это помогает спустить пар, что нам всем сейчас и надо.

– Мало кто из женщин смотрит на это так, – заметил Рамирес.

– А я и есть мало кто. Но если честно, то женщины не любят таких подначек, потому что мало кто из мужчин знает грань, где кончаются подначки и начинается приставание. Если бы я каждый день работала с мужчинами, я бы тоже была поосторожнее. Но это, слава Богу, не так, и я могу себе позволить иногда подойти к краю.

– И где у тебя край, Анита?

– Я всегда даю это понять, если кто за него заступит. На этот счет не волнуйся.

Я шагнула назад, оставив между нами дистанцию, которую мне хотелось сохранить.

– Ты на меня злишься? – удивился он.

Я улыбнулась краями губ:

– Поверьте мне, детектив, когда я на вас разозлюсь, у вас не останется никаких сомнений на этот счет.

– Детектив. Даже не Рамирес. Теперь я знаю, что чем-то тебя огорчил. Чем?

Я смотрела на него, в честное, открытое лицо.

– Почему ты мне не сказал, что Маркс обо мне говорил? Что говорил другим копам? Это же могло значить смертный приговор.

– Маркс никогда бы это не протолкнул, Анита.

– И все равно ты должен был мне сказать.

Он скорчил недоуменную гримасу, пожал плечами:

– Я понятия не имел, что это мой долг.

Я нахмурилась.

– Да, вряд ли это был твой долг. – И все равно его ответ мне не понравился.

Он снова тронул меня за руку, чуть-чуть.

– Я считал, что Марксу не добиться твоего ареста. И был прав. Разве этого мало?

– Мало.

Он опустил руку:

– И что хорошего было бы, если бы я тебе сказал? Ты бы зря беспокоилась.

– Мне не надо, чтобы ты защищал мои чувства. Мне нужно чувство, что я могу тебе доверять.

– И ты не доверяешь мне только потому, что я не передал тебе все, что говорил Маркс?

– Доверяю меньше, чем раньше.

Его лицо стало жестче от нарастающей в нем злости.

– А ты рассказала мне все, что случилось в «Лос дуэндос»? И ничего не утаила из беседы с Ники Бако?

Это уже не были добрые глаза. Это были глаза копа, холодные и проницательные.

Я потупилась, но заставила себя поднять глаза и выдержать его взгляд, хотя мне хотелось, понурив голову, сказать: да, блин, тут ты меня подловил. Когда меня загоняют в угол, я обычно злюсь. Но сейчас, глядя в его глубокие карие глаза, я не могла вызвать в себе праведного негодования. Может, мне стало недоставать моральных устоев. Да, наверное.

– Я никого там не убила, если ты об этом. – Обычный мой комментарий, но я особо на него не напирала.

– Я не об этом, и ты это знаешь, Анита.

Что-то было свойское, почти интимное, в этом разговоре. Мы всего два дня как знакомы, но ведем себя так, будто знаем друг друга уже давно. И это меня нервировало. Обычно я так быстро не схожусь ни с людьми, ни с монстрами.

Но если бы даже передо мной стоял мой давнишний друг из полиции сержант Рудольф Сторр, я бы все равно соврала. Стоит Ники Бако учуять запах копов, он тут же уйдет в скорлупу и больше мне верить не будет. Такие люди не рискуют, когда речь идет о полиции.

– Бако знал, что вы с Ригби ждете у бара, Эрнандо. У него вся округа начинена магическими… – я пошевелила пальцами, подыскивая слово, – …заклинаниями, оградами. Он знает, что происходит на улице. Если я вернусь с полицейской поддержкой, как бы далеко она ни осталась, он нам помогать не будет.

– А ты уверена, что он вообще будет помогать? – спросил Рамирес. – Может, он тебе голову морочит, хочет вытянуть из тебя, что тебе известно.

– Он боится, Эрнандо. Бако боится. А у меня такое чувство, что его трудно напугать.

– Только что ты мне сказала, что скрываешь информацию от сотрудников, расследующих убийства.

– Если ты на меня повесишь микрофон или будешь настаивать, чтобы со мной пошло прикрытие, Бако мы потеряем. И ты знаешь, что я права.

– Бако мы, может, и потеряем, но ты не права.

Было видно, что он снова злится. Я видала это злобное недовольство у других мужчин, которых знала дольше и ближе. Они злятся, что я не могу просто быть хорошей девочкой и играть по их правилам, быть такой, какой им хочется. И очень грустно было слышать эту нотку в голосе Рамиреса на третий день знакомства.

– Для меня сейчас самое важное – это прекратить убийства. Вот моя цель. Моя единственная цель. – Услышав свои слова, я тут же добавила: – И остаться в живых. Но помимо этого, у меня на уме ничего нет. Остановить преступников и уцелеть самой. Это очень упрощает жизнь, Эрнандо.