Читаем Обстоятельства места. Сборник рассказов и эссе полностью

– Я не знаю. – сказал мудрый старый сосед. -И никто не знает. А кто хотел узнать – либо умом подвигался в дурачки, а то и помирал. Вот ты и пойди. И узнай. И нам расскажи потом. Пьющих этот дом, чую я, не трогает.

Ну и пошел тот алкаш жить в голубенький домик. И ведь ничего. Жил неплохо. Пил литрами то самогон, то бормотуху какую-то. В гости приплывал на лодке в деревню раза два. Целых полгода хорошо там жил. А потом помер. Одни говорят – от самогона. Другие, и знакомый вам мужик, говорят, что привидение его сожрало – таки. Но факт, что похоронили алкаша. И жена пришла на похороны. Вроде даже плакала.

Ну а домик стоит. Красивый. Голубой. Только вот кто мимо проезжал хоть раз – утверждают, что ни одной птицы на дереве не видел и не слышал. И змей там нет, и ежей. Даже мыши там не живут.

Может, врут. А, может, и нет. Не знаю. Я быстро его сфотографировал и уехал. А рисовал уже дома. И то – долго на рисунок смотреть не могу. Как-то муторно становится и душно внутри меня. Потому и вам не советую.


Разминка


Пришли к Попрыгасовым все, кого пригласили. Гости для приличия потоптались у нескончаемого книжного шкафа, покрутились для вида возле гигантской картины «Эпидемия холеры на планете Лямбдаикс» и стали рассаживаться за столом.

Соня Сумкина села возле солёных грибов. Жорж Пальцев – поближе к маринованным огурчикам, а Гога Марцепьян, продавец из мясного, сел подальше от мяса.


Тут хозяйка Клава Попрыгасова внесла из кухни мельхиоровый поднос с карасями, которых в субботу отловил её дядя, рыболов с детства, Попрыгасов З.Х. Чувствовалось, что карасей на подносе много, но видно было только трёх. Остальные трагически утонули в сметане.


Клава поставила поднос в центр стола и сказала, глядя на восьмую полку стеллажа:


– Мольер, друзья мои, обожал карасей в сметане…

Гога Марцепьян вздрогнул и стал вспоминать – где он эту фамилию слышал, в районной налоговой или в городской.


– Да… Мольер… – вздохнула Соня Сумкина и тихо подвинула стул к центру стола. – Вы не представляете, как я обожаю Мольера…


Жорж Пальцев прикинул расстояние от правого плеча до подножия карасёвой горы, переехал на стуле чуть вправо и сказал красивым голосом:


– Увы, не разделяю… Я, знаете, без ума от Сименона. Да, не стыжусь, я пришиблен этим гением! Ах, Сименон…


– Ну, – сказал Гога Марцепьян без выражения и стал глядеть на первого крайнего карася липко и тяжело.


– Как вы правы! – встрепенулась Клава Попрыгасова и села прямо, как в президиуме. – Сименон – это… Это вы не представляете! Когда я… Я всю жизнь… Всегда и вообще.


– А как он писал! – прошептала Соня Сумкина, физически ощущая, как остывают в прохладной сметане караси. – Боже мой, он писал почти как Мольер. Это непостижимо!


– О, да! – торопливо воскликнул Жорж Пальцев, думая о том, что, если густая сметана упадёт на брюки, – труба дело. – Это непостижимо, на все времена. Так писать – это феноменально!


– Это волнительно – выдохнула Клава, у которой были красиво говорящие подруги в местном театре. – Я преклоняюсь перед Сименоном.


– Евтушенко ещё есть, – напрягшись, выдавил Гога и мысленно съел верхнего карася. – По телевизору видел. Тоже пишет.


– А Есенин! Вы помните Есенина? – закричала Соня Сумкина, которой показалось, что Гога уже потянулся к мельхиоровому подносу. – Он столько написал! Это изумительно, восхитительно и поразительно! Это выше моих представлений! Это…


– Конечно, помним, сказала Клава Попрыгасова и смутная тень воспоминаний пробежала по её лицу. – Ах, Есенин… Кудрявенький волос – на пробор.


– Тьфу, – обиделся Жорж Пальцев. – И это разговор о прекрасном! Ну при чём тут волос, когда мы беседуем о литературе? Всегда найдётся кто-нибудь, который испортит любую замечательную беседу…


– А ты сам… – тоже обиделась Клава. – Ах, Сименон, ох, Сименон… Наверное, потому, что он тоже Жорж…


– Костей в нём, конечно, побольше, чем у коровы, – сказал наконец Гога Марцепьян и, тщательно подумав, взял самого толстого карася.


– Вечно ты, Гогочка, невпопад, – сказала Соня Сумкина и взяла чуть поменьше, – только бы поесть тебе… Никакой внутренней культуры.


– Гогу, честное слово, хоть не приглашай, – подвела итог эстетической беседы Клава Попрыгасова.


И все с удовольствием налегли на карасей.


Село Кукуево


Зима. Актуальная тема.

В прошлом году в январе поехал я километров за 20 от дома с хорошей видеокамерой поискать место для съёмки клипа на новую песню. Нужна была степь,

ровная как тарелка, а в степи одинокий куст большой или дерево. Я в эти края летом часто мотался с соседом вроде как рыбу ловить. Маленькую. Большой тут и не было сроду. Нам рыба сама была по барабану. Ехали просто душу отвести от крестьянских удовольствий. Поматериться без слушателей на бережку, новостями друг друга по горло присыпать, лапши по полкило на уши налепить каждому. Короче – отдохнуть по мужицки ездили. Рыба почти не ловилась.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Жизнь Пушкина
Жизнь Пушкина

Георгий Чулков — известный поэт и прозаик, литературный и театральный критик, издатель русского классического наследия, мемуарист — долгое время принадлежал к числу несправедливо забытых и почти вычеркнутых из литературной истории писателей предреволюционной России. Параллельно с декабристской темой в деятельности Чулкова развиваются серьезные пушкиноведческие интересы, реализуемые в десятках статей, публикаций, рецензий, посвященных Пушкину. Книгу «Жизнь Пушкина», приуроченную к столетию со дня гибели поэта, критика встретила далеко не восторженно, отмечая ее методологическое несовершенство, но тем не менее она сыграла важную роль и оказалась весьма полезной для дальнейшего развития отечественного пушкиноведения.Вступительная статья и комментарии доктора филологических наук М.В. МихайловойТекст печатается по изданию: Новый мир. 1936. № 5, 6, 8—12

Виктор Владимирович Кунин , Георгий Иванович Чулков

Документальная литература / Биографии и Мемуары / Литературоведение / Проза / Историческая проза / Образование и наука