Обстоятельства места. Сборник рассказов и эссе

Вот я, значит, врезался капотом в первый же занос степной и понял, что кадр свой не найду уже, поскольку хоть и хороший у меня джип, но он не вертолет-таки, потому взмыть над сплошным сугробом, почти до капота ростом, не взмоет. Поехал по какой-то колее от тяжелого ЗиЛа, который, заметно было, не заблудился, а путь сокращал. А куда – пёс его знает. Сколько бывал здесь летом – не помню, чтобы километров на сорок туда-сюда хотя бы коровник какой стоял.

Потом колея нырнула в неглубокий лог, а когда мы с ней вместе вывалились на бугор, я посмотрел направо и обалдел. Примерно в километре от меня жила сказочная деревенька, которую явно старик Хоттабыч живописно наколдовал минуту назад. Летом я болтался по разным озёрам всё время в этих краях, но никакой деревни не видел. А может просто ездил ниже этого бугра. Оттуда не видно.

Я заглушил движок, достал свою электронную сигарету, заполнил салон ароматным паром со вкусом кубинской сигары, и стал издали влюбляться в крохотный поселочек.

Строили его, видно, в год по домику, причем кому где нравилось. Потому получился он как солдат-первогодок, который по учебной тревоге надевал на себя за 45 секунд всё, но не туда, не так, не успев ни портянки толком намотать, ни исподнее гимнастеркой прикрыть.

Всё в этой деревеньке рассказывало издалека мне о том, что надуло её сюда не очень добрым ветром. Раньше такие поселения назывались – выселки. Съезжались в них и строились впрок люди, негожие в прежних своих сёлах, деревнях, аулах и городках. Проще говоря, выселяли их. Каждого по своей провинности или неуживчивости. К ним же прибивались и «откинувшиеся» на волю зэки, пожелавшие жить нормально.

Вот все они и вышивали импровизацией на пустой, свободной земле несуразные, но самобытные узоры нового житья-бытья и медленно пропадали тут, подрабатывая как придется в других местах, где бывают работа и деньги.

Попроси любого хорошего архитектора спроектировать подобную деревеньку – ни черта он подобного не сваяет. Это можно сделать только случайно, причем не понимая, что получится в конце.

Я достал из кофра камеру. В неё кроме видеоблока был вмонтирован очень неплохой фотоаппарат. Ни красок, ни кистей у меня с собой не было. Потому будущую картину свою я снял на фото. Снял с того самого бугра, который и подарил мне такой сюжет для картины.

Потом по ЗиЛовской колее продолжил месить сине-белый, липнущий к колесам снег. А колея сделала длинный замысловатый зигзаг вокруг каких-то больших древних камней-валунов. Они, видно, вросли в землю в очень старые времена и с ней срослись -сроднились так, что и археологи вряд ли угадают – какая сила их сюда прикатила или скинула..

Как я и думал, вывела колея на улицу этой деревеньки. Я доехал до середины улицы, приткнулся к столбу, несущему электрические провода, и заглушил мотор. Изнутри поселок выглядел грустно. Плохие дома, уродливые заборы, дворы, засыпанные сероватым от печной сажи снегом, и всякая рухлядь, пробившаяся на воздух из-под снега.

Тут же обозначили своё большое количество разноголосые собаки, унюхавшие мою машину. А ещё через минуту открылась калитка полусгнивших ворот и из неё выкатился маленький толстый мужичок при бороде и усах. Одет он был в стеганую безрукавку, надетую на фланелевую клетчатую рубаху. Мужичок подошел ко мне как к старому другу , которого утром уже видел, и, не здороваясь, сказал:

– Ну, чё?

– Чё в смысле – чего надо? – спросил я. – Да ничего не надо. Заплутал малость. Случайно к вам заехал. Теперь вот думаю, как побыстрее до трассы добраться.

– А-а…– зевнул мужичок и протянул руку – Николай. А ты кто? За самогоном пришел? Сколько надо? Есть первач по пятьсот тенге пол-литра. Есть простой – тот по триста.

– Не, самогон не надо, – я завел мотор. – Так как побыстрее от вас на трассу выскочить?

Николай повернулся маленьким толстым телом на север и ладошкой сделал четыре разнообразных жеста, по которым я должен был считать свой маршрут движения.

– Отлично, – сказал я Николаю.– Выскочу. А что за деревня ваша? Как называется? Кто у вас тут живет?

– Негры у нас только ещё не живут. И эскимосы. – Николай зевнул энергичнее и заразительно настолько, что пришлось тоже зевнуть. – А так вон там татары, вон где казахи, семь дворов подряд. По этой стороне русские, корейцы. Лук садят за околицей. Вон там, – кивнул он в сторону больших деревьев, – чечены и два двора ингушей, украинцев навалом, уйгуры есть .Три семьи. Даже вон латыши – муж с женой. Два года как построились. Бездетные. По-русски за два года как пьяные говорят. Слова путают. Николай неожиданно заржал как очень молодой конь. – А вообще по-русски в основном все разговаривают. Мы, наоборот, чуток по-казахски, маленько по-чеченски. Дружно живем. Хорошо. А, да! Еще же вон немцы лет десять живут. Человек тридцать с детками.

– Так деревня ваша называется-то как? – переспросил я.– Может, когда опять к вам попаду…