Обычные командировки. Повести об уголовном розыске

— Вчера-то ладно, была баня, а зачем сегодня выпивку принес? — скорее для порядка проворчала баба Настя, а сама споро стала собирать на стол.

— Сегодня, бабушка, еще разок выпьем под грибки, а потом все. Ребята приедут, будет сухой закон. А грибочки ваши понравились, таких дома не попробуешь.

— Для соленья груздь белый — самое гриб. Подожди-кася, я тебе еще рыжиков раздобуду да черемши, — и бабка метнулась за дверь. Вскоре вернулась с миской грибов и деревянной плошкой еще какой-то закуски.

— Ты, Никола, в Москве-то своей черемшу соленую пробовал? На закуску первое дело. А Таська, соседка моя, ее отменно солит. Не серчай, я ее к нам зазвала. Сидит дома одна с детишками. На нашей улице почти все бабы без мужиков. Как навигация открылась, все хозяева на реке. Кто лес сплавляет, кто грузы, матросы да лоцманы. Заявятся летом после того, как вторая вода спадет. И то дома только до морозов, а потом в тайгу. Река да тайга нас кормят. Вот напротив Фроська живет, Спирька ее в годах, а ему дома тоже не сидится. Жил бы себе да жил, а он нет, старый черт, чуть не круглый год на реке пропадает.

Пришла соседка, и разговор на время прервался. Она, жеманно поздоровавшись с Николаем, присела в угол. В этот раз баба Настя собрала ужин не на кухне, а в большой комнате, которую она называла залой. Николай принес банку шпротов, коробку мармелада. Хозяйка протестовала, советовала продукты беречь, объясняла, что у них все свое. Кончилась водка, они принялись за вино, и баба Настя разговорилась. Стала жаловаться на свою женскую долю.

— Вот у вас в Москве каждый мужик дома, на месте. Работа под боком, утром ушел, а к вечеру пришел. А вот ее мужик, — она кивнула на гостью, — скоро на вертолете заявится — всего на два-три дня, чтобы жену приголубить да детей повидать. А за билеты деньги платить надо, так что ему каждая свиданка в пятьсот рублей обходится, коли по-старому считать. И не один он так, многие мужики взад-вперед катаются. Вот у Фроськи зять тоже скоро заявится. Спиридон — тот нет, пока река не станет, будет в затоне околачиваться. Хотя давно пора бы старику дома сидеть.

Николай не вытерпел и, будто бы для того чтобы поддержать разговор, поинтересовался:

— Ну молодые вкалывают — это понятно. А чего дед там торчит?

— Он только по паспорту старик, — хихикнула Тася. — А так ему хоть молодуху подавай. Мужик справный, в силе, только бирюк какой-то, слова лишнего не обронит. Вот Федька у них был веселый, с гармошкой и спать ложился. Все за меня сватался, да я не пошла. А потом как ногу сломал да по курортам стал раскатывать... — Тася не договорила, потому что Сомов поперхнулся и громко закашлялся, неловким движением уронил вилку, и обе женщины — и молодая и старая — возле него засуетились. Проклиная себя за то, что помешал женщине договорить, Николай налил в рюмки вино и предложил выпить за веселых и хороших людей. Баба Настя, смакуя, медленно выпила, поставила рюмку.

— Не горюй, бабонька! Слава богу, что за Федьку не пошла. Теперь бы одна детишек поднимала. Сколько лет, как уехал и глаз не кажет! Фроська-то и думать про него забыла, мало что двоюродный брат.

«Спросить или не спросить — что это за Федька со сломанной ногой? Не будет ли подозрительно? Они тут все свои да еще и родственники. Жаль, что мало вина взял. Не хватает для откровенного разговора. Сбегать, что ли?»

— Баба Настя, схожу-ка я еще за бутылочкой. Больно винцо хорошее да компания славная. Завтра работать начну, все — как отрежу.

— Нечего тебе бегать, — решила старуха, — у себя погляжу, может, что найдется. Я тоже с вами разохотилась.

Хозяйка вышла, долго что-то переставляла в кухне и вернулась с темной пузатой бутылкой.

— Теперь мою распробуйте, с прошлого года настаивается. — И, уже обращаясь к Николаю, объяснила: — Есть у нас в тайге ягода, моховкой зовется. Я из нее варенье варю. Вот на нем спирт и настаиваю. Крепковата малость, но по рюмашке можно.

Николаю было не до настойки. Он ломал голову, как вернуть разговор к пропавшему гармонисту. И начал рассказывать о каком-то немыслимом концерте, который он якобы недавно слушал в Москве, начал с Муслима Магомаева, приплел Эдиту Пьеху, выступавшую под аккомпанемент аккордеонистов. Тася сказала, что этот концерт передавали по телевизору, и Николай сразу же добавил, что именно тогда играл еще замечательный гармонист, видать из самодеятельности, случаем не тот ли самый Федор?

— Гармониста я не видела, концерт до конца досмотреть не довелось, — с сожалением произнесла женщина. — Может, и правда Федор. Уж больно хорошо играл. Только его совсем и не Федором звали. Это мы тут все Федя да Федя.