Обычные командировки. Повести об уголовном розыске

— Ну и задание вы мне подсунули, Касым Мамбетович! Недельку полежу и ходить разучусь. Вечером, когда все заснули, у меня спрашивает, нельзя ли через мою жену записку одному другу передать? Я отвечаю, почему нельзя, попросим вместе, она для хорошего человека куда хочешь сбегает. — «Больной» вытащил из кармана пижамы четвертушку почтовой бумаги, расправил листок и прочитал: — «Валера, а я живой! И скоро поправлюсь. Что же ты передачу не принесешь? Кто меня резал и как попал в какой-то двор, не помню. Пропала память. Но ничего, вылечусь, все вспомню. От меня они никуда не денутся! Из-под земли достану. Убивать не буду, стребую расчет наличными сам, без суда. Привет. Борис». — «Больной» закончил читать и попросил: — Дайте покурить. Завожу контакты, и мои все искурили.

— Берите все. — Дорохов протянул пачку «Явы». — Что вам говорил Муратов о своем приятеле?

— Сказал, если, мол, моя жена его не застанет дома, то пусть записку порвет и бросит в арык.

— Почему же так? — вмешался Касым.

— Сорокин собирался куда-то уехать. Мне вот кажется, что дружок Муратова в курсе всех его дел. Обижается Борис, что нет ему передачи. Вот и думаю, раз ждет, что тот притащит передачу, значит, знает, что Муратова ранили и положили в больницу. Вот вы еще раз прочитайте записку. Сообщает, что он никому не рассказал об обстоятельствах ранения, вроде забыл, и все. И еще: пусть, мол, его не боятся — убивать никого не будет, лишь бы заплатили. Так?

— Итак, что думаешь, аксакал, по поводу записки Муратова? — спросил Мамбетов, когда они возвращались в управление.

— Ясно одно, Касым, Сорокин знает, что случилось с Муратовым.

— Думаешь, только знает?

— Трудно сказать, не исключено, что и вместе воровали.

— Зачем же тогда это послание?

— Представь себе, что Муратов — участник кражи, от которого хотел или хотели избавиться. Естественно, ему не хочется терять деньги, за которые уже и так заплатил слишком дорого. Что он в этом случае должен делать? Как ему выгоднее поступить? Обязательно следует успокоить тех или того, у кого деньги.

— Подожди, Александр Дмитриевич, ты допускаешь, что кражу они совершили вдвоем?

— Может быть, и втроем. Но скажи мне, к чему тогда свелась роль третьего при покушении на убийство? Явные следы в том дворе только муратовские, а тот, кто замыслил расправу, ни окурка не обронил, ни отпечатков не оставил. Больше того, даже следов обуви мы его не нашли. Почему? Старался их не оставлять. А как же третий? Ну второму удалось не наследить, а вот чтобы и третий ничего не оставил, трудно поверить.

— Но может быть, дорогой полковник, третий также старался, как и второй, не наследить?

— Возможно. Но понимаешь, Касым, когда я осмотрел двор, эту летнюю кухню, сарай, наконец как-то внутренне, интуитивно, что ли, почувствовал: мало участников было в этом преступлении.

— Интуиция еще не доказательство, дорогой аксакал. Хорошо, допустим, двое совершили кражу — Муратов и Сорокин, но все-таки, пока Байкалов разбирается с Сорокиным под Москвой, мы тут хорошенько поищем их связи. На всякий случай.

Вечером позвонил «больной» и передал, что его подопечный очень расстроился, когда узнал, что Сорокин со своим семейством отбыл в Москву. На предложение послать записку кому-либо еще только буркнул, что, мол, больше некому.

А еще через неделю возвратился Байкалов из командировки в подмосковный город Ликино-Дулево.

Вот что он рассказывал.

Работники городской милиции встретили его радушно. Начальник уголовного розыска прикрепил к нему старшего лейтенанта Гурьянова. Однако Гурьянов работал в Ликино-Дулеве давно, с ним здоровалась половина жителей города, и Байкалову пришлось отказаться от его услуг, чтобы не напугать Сорокина, который старался держаться неприметно. Байкалов узнал, что Сорокин приехал из Средней Азии, но вскоре из города исчез. Выяснилось также, что, попросив на мясокомбинате отпуск на поездку к больной матери, он солгал — мать была вполне здорова, каждый день ходила на работу. Не сразу Байкалов напал на след Сорокина. Оказалось, что он купил дом в деревне неподалеку от города, но ночевал иногда и у матери.