Обычные люди

Лишь ближе к одиннадцати дети наконец ушли с верхней лестничной площадки: им надоела доносящаяся снизу беспредметная пьяная болтовня взрослых, их разглагольствования о методах воспитания, пересуды о никому не интересных знаменитостях и ценах на жилье и восторженные отзывы и воспоминания о фильмах, которых они не видели. Усталые дети рухнули в кровати, и им приснился полет обратно в Англию, где их собственные постели, пустые, безмолвные, ждали, когда самолет вынырнет из облаков и устремится вниз, к дому.

– Знаешь, чего мне хочется? – Хейзел обратилась к Мелиссе. – Мне хочется сходить поплавать.

– Тебе? Ты же не умеешь плавать.

– Могу просто окунуться. Давай, пойдем со мной.

– Нет. – Мелисса отмахнулась. – Мне не хочется плавать. Мне хочется уютненько посидеть вот в этом теплом, сухом кресле.

– Не позволяй ей плавать. Она пьяная. Может утонуть. – Стефани тоже выпила больше своей нормы. Ей хотелось танцевать. Запел Майкл Джексон, и она в самом деле пустилась приплясывать за диваном, не выпуская из рук бокал с вином. На комоде горели две большие черно-белые лампы, окрашивая гостиную в медные тона. Дверь в сад была распахнута. Под прыгучие ритмы песни «P.Y.T.» разговор свернул на Майкла Джексона, на его предстоящие гастроли с пятьюдесятью концертами.

– Не сможет он выдержать все эти представления, – заявила Хейзел. – Ни за что. Я слышала, он и петь-то больше не может. Как он вынесет пятьдесят концертов?

– А может, и вынесет, – возразил Пит. – Видно, ему очень нужны деньги.

– Это рекламный ход, чтобы опять привлечь к нему внимание, – вставил Майкл. – Неважно, может он петь или нет. Люди просто хотят увидеть его, потому что это он.

– Ну, я слышала, что он по-любому того, – заметила Хейзел, подливая себе вина. – Одна моя подруга работает с его менеджерами. Она рассказывала, что однажды пришла к нему домой, он открывает дверь, а по лицу у него размазана помада.

– Что, в дом в Неверленде? – спросил Дэмиэн.

– Ну да.

– Твоя подруга была в Неверленде?!

– Судя по всему, да.

– Ух ты. И как там?

– Не знаю. Если хочешь, я у нее спрошу, – сказала Хейзел не без сарказма. Ей не очень нравился Дэмиэн. Он слишком серьезно ко всему относился и вообще был немного странноватый.

Между тем Майкл Джексон продолжал взвизгивать в динамиках. Звучала композиция «Wanna Be Startin’ Somethin’», первая в альбоме Thriller. Головы кивали в такт, плечи двигались.

– Кто-нибудь пойдет? Почем билеты?

– По сотне. Может, по двести. Меня Пит приглашает.

– А меня приятель обещал провести!

– Везет!

Стефани сидела на подлокотнике дивана, далеко от Дэмиэна, опрокидывая бокал за бокалом. После того, что случилось с Аврил, они старались держаться корректно, избегать дальнейших неловких стычек, чтобы снова ее не расстраивать. Словно были едва знакомы друг с другом.

– Бедняга, – сказала она. – Я ему сочувствую. Как вы думаете, он правда приставал к детям?

– Нет дыма без огня, – произнесла Хейзел, а Джексон меж тем все вздыхал, ворковал, ахал, а потом скрежетал, ухал, хихикал; было даже слышно, как он подпрыгивает. «Оу!» – восклицал он.

Мелисса сказала:

– Просто слушайте его, чуваки. Другого такого нет. Никто не умеет так визжать. – Она встала, чтобы потанцевать. – Обожаю эту песню. – Она уже хлопала в ладоши, делая скользящие шажки. – Что он тут, собственно, говорит? Он правда говорит «ты – овощ»? Мне это всегда было интересно…

Дэмиэн исподтишка наблюдал за ней, смотрел на озаренную медным сиянием впадинку шеи, на ее кружащуюся талию в горошек. Он надел рубашку с коротким рукавом, хорошую, с красивым принтом, надеясь подчеркнуть наработанную за неделю мускулатуру. Он тоже поднялся и стал в такт музыке сгибать ноги, шевелить бедрами. Музыка была словно наркотик, и Джексон танцевал вместе с ними в своем сверкающем белом костюме. «Оу!» Он был с ними, в этой комнате: свечение его ног, его лунная походка, его сияющая белая рука. Это была особенная визуальная музыка, кипение энергии и электричества, голос, который все они знали, из времени, которое все они помнили.

– Но вот что интересно насчет Джексона, – заметил Майкл. – Похоже, собственные зубы его всегда устраивали. Кажется, это единственное, что он не хотел в себе изменить.

– Откуда ты знаешь? Может, у него были новые зубы. – Хейзел перекрикивала шум. – Наверняка новые. Он же американец. Все американцы меняют себе зубы. Особенно знаменитые.

– Почему вы о нем говорите в прошедшем времени? – спросил Дэмиэн.

Ему ответила Мелисса, пожираемая опьянением – отраднейшим из наркотических состояний:

– В каком-то смысле это ему подходит. Он сам – прошедшее время. Самого себя. Он другой, не такой, каким родился.

– Как и все мы, верно? – заметила Стефани, относившаяся к духовным вопросам приземленно. – Мы все давно не те, что были. По крайней мере, я на это надеюсь.

Она верила в духовную зрелость, в понятие взрослости – в противовес «внутреннему ребенку».