Обычные люди

В общем, Джастин вышел из дворика обратно на темный зеленый лужок, напевая себе под нос, потому что нервничал. Среди деревьев собирались люди – толстые куртки, развинченная походка. Чувствуя жертву, они отвердели как сталь. В карманах джинсов у них были ножи. Каждый был бдителен, напряжен до предела. Джастину показалось, что он узнал кого-то из ватаги, и он двинулся к ним, но по мере приближения почуял опасность, повернул в другую сторону, побежал, и, когда настал нужный момент, они метнулись к нему, прыгнули, сверкнув своими серебристыми игрушками – попался, сказали они. А между тем совсем рядом, через дорогу, повара в забегаловке доливали растительное масло в чан, докладывали курятину, и вокруг стоял запах гари, поскольку только что в задней части кухни что-то загорелось от внезапной искры, которая неизвестно откуда взялась. Они вовремя потушили огонь и теперь готовили новых цыплят. На обоих поварах были кепки «ТМ Чикен» и красные тенниски. «Что-то сегодня тихо», – сказал один другому. – «Ну да, по вторникам всегда тихо», – ответил тот. Адеш сказал: «Хорошо, что завтра не работать», – по средам у него был выходной. – «И чем займешься?» – спросил Хаким, на пробу тыкая цыплят длинной вилкой. – «А чего, поведу куда-нибудь Лакшми», – ответил Адеш. – «Да ну? Говорят, завтра дождь». – «Вот черт», – сказал Адеш. Тут послышался крик. Они посмотрели на дверь. Через дорогу к ним двигался силуэт, клонясь к земле, пытаясь бежать, двигаясь странной походкой, словно не в силах дойти до тротуара. Посигналив, его обогнула машина. Силуэт приближался. Он стискивал себе бок, а свободной рукой хватал воздух. Сердце у него никогда не билось так быстро. Он жил лишь в этом моменте, и в этом моменте были воспоминания, картинки; его мать тоже была здесь, в этом единственном мгновении. Она ждала его в квартире, и он хотел вернуться к ней, в свою первую страну, к своей матери, которая была его первой страной, и сопровождать ее до конца ее жизни, столько, сколько он сможет. Он никогда не хотел этого так сильно. Он запнулся. Он споткнулся. Он видел красный свет вывески «ТМ Чикен». Видел странную яркую дымку над улицей, последнее золото, все было окружено сиянием. Он не хотел умирать. Он не хотел умирать. Он плакал, потому что было очень-очень больно, и он не хотел умирать.

Это была еще одна большая мысль – кроме мысли о матери. Боль. Они его нашли, они его вычислили, брата Итана. Они нашли его среди деревьев, окружили, и избранница настигла его своей маленькой девичьей рукой. Лезвие с хрустом прошло сквозь позвоночник. Выплеснулась боль. Она распространилась по нему, как буря, как языки пламени. Горячие, обжигающие разрывы продирались прямо сквозь него. Было так больно, что он видел просторное золотое сияние, красный свет, далекие звезды; он посмотрел вверх, когда добрался до кромки тротуара, и в этот миг Паулина поднялась в своей гостиной и посмотрела на улицу, в ночь. Невыносимая мысль, сердце пропустило удар, она схватилась руками за живот, она выбрела из комнаты в коридор, к входной двери, открыла ее.

Еще оставалась надежда, вплоть до самой смерти. Надежда умирает последней. Джастин ковылял по тротуару к красной двери забегаловки. Ухватился за косяк и последним усилием швырнул себя вперед. Помогите, прошептал он (все было очень тихо, словно во сне). «Вот же херня», – сказал Адеш. – «Херня, – сказал Хаким, – о господи». Они шли к нему, а он все падал, наполовину в помещении, наполовину снаружи. Из него хлестала кровь, она поднималась какой-то океанской волной, заливая весь тротуар. Желтая футболка промокла насквозь, ее прикрывала куртка. Его последняя мысль, сразу за мыслью о матери, последнее ощущение: ему безумно холодно, хоть он и чувствовал, что входит в помещение, наполненное жаром. Дверь была открыта. Он вошел внутрь, и дверь за ним закрылась. Было уже поздно. Даже для Паулины, которая неслась сейчас по Парадайз-роу, чтобы обхватить его на мокром красном полу.

Кровь продолжала течь, уходя в цементные швы между тротуарных плит возле забегаловки. Она так никогда до конца и не сойдет, выдержит любую погоду и непогоду. Она останется там навсегда – для того, кто знает, что она там.

* * *

– Алло?

– Привет, это я.

– Кто – я?

– Майкл.

– Майкл… А-а, Майкл… что такое? – Сонная пауза. – Ты хоть знаешь, сколько времени?