Она протиснулась мимо него с двумя тарелками. Блейк прополз через комнату, от телевизора к Майклу, и попытался встать, держась за его спину. Все то же давнее препятствие, подумала Мелисса. Он не понимает, кто она. И никогда не поймет, потому что они слишком разные существа. Пытаясь взглянуть на мир глазами Майкла, Мелисса не видела его полностью. Только наполовину. Но когда она снова проходила мимо Майкла, чьи плечи, в которые вцепились пухлые пальчики Блейка, занимали почти весь дверной проем, то почувствовала: он – ее дом, место, где она может жить, куда может спрятаться. Ее одновременно тянуло и от него, и к нему.
Между тем он продолжал гнуть свое:
– Я хочу, чтобы мои дети видели вокруг себя черных людей, а не только ощущали свою внутреннюю черноту. – Эти слова – чернота, черные люди, белизна – были примитивными, заразными. Они непременно инфицируют детей, затянут и их в эту тюрьму, в этот недуг, в эту всеподавляющую озабоченность, украдут и у них любовь к каньонам, к особенному свету. – Чем меньше они видят ее вокруг себя, – продолжал Майкл, – тем меньше будут чувствовать ее внутри.
– Наоборот. Тем больше.
– Да, но в нехорошем смысле.
На некоторое время наступило молчание. Потом Мелисса сказала:
– Но для меня, Майкл, все это было не так, как для тебя. В детстве у меня были другие заботы.
Они поели вчетвером, за обеденным столом, под белым светом. Эба их успокоила, утешила. Подобно Элис, они ели ее ложками, погружая их в рагу, помогая себе вилкой подобрать кусочки курицы и густой сок бамии. Блейк ел пальцами, Мелисса ему помогала. Курица удалась на славу, Майкла аж до мозга костей пробрало. Тот куриный аромат, который некогда обитал в ямке шеи у Мелиссы, теперь, казалось, распространилась шире, захватив ее руки, которые готовили, протыкали курицу, посыпали приправами. Когда Майкл ел приготовленную курицу, он по-прежнему думал о шее Мелиссы, о впадинке между ключицами…
– И все-таки эба не очень, – произнесла она. – Слишком комковатая.
– А мне нравится, – сообщила Риа, пока не понимавшая нюансов консистенции эба. Она проглотила еще две порции, отложив одно крылышко на закуску, а потом принялась разнимать его руками.
– В Суссексе продают маниок? А плантаны? – шутливо спросил Майкл, когда они убирали со стола.
Потом Риа позвала его в гостиную, и они стали танцевать там вдвоем, так, как она любила: он держал ее, и они медленно кружились, а в конце он опрокидывал ее назад на своей руке и смотрел на нее сверху вниз глазами, полными обожания. Мелисса наблюдала за ними из кухни. Риа по-прежнему чуть-чуть прихрамывала на левую ногу. Едва заметно.
Потом он поднялся наверх с Блейком, прошел под потолочным окном, мимо птиц Танзании, мимо синих танцоров на стене главной спальни. Майкл с облегчением заметил, что больше нигде не лежит половина луковицы, не висит чеснок: все верно, дело не в этом доме, дело в гораздо большем, и слава богу, теперь Мелисса это понимает. Стоя у окна, он ощущал улицу внизу, ее темноту, набухшую местью и насилием. В Белл-Грин было неспокойно. Небо полнилось сигналами сирен. Майклу внезапно захотелось снова оказаться на другом берегу реки, по другую сторону этой границы, там, где он лучше знал людей, лучше понимал их. Люди на юге слишком резкие. Готовые зайти слишком далеко. Все тут стояло на грани, и беззаконие было словно разлито в воздухе.
– Может, стоило бы перебраться обратно на тот берег, – заметил он.
Мелисса слышала, как он спустился по лестнице, как скрипнули половицы под его весом, топотание его ускоряющихся шагов. Ей их тоже не хватало, с их топотом.
– На том берегу такое тоже бывает, – отозвалась она. – Это везде, повсюду. Весь город заражен.
Из стереосистемы доносилась композиция
– Знаешь, что хуже всего? – сказал Майкл. – Я больше не понимаю наших людей. Того, что они делают, что думают, что заставляет их совершать эти вещи. Я не понимаю наше сообщество.
Мелисса больше не могла сдерживаться. Больше не могла подавлять желание оказаться в его объятиях, в этой теплой стране. Она вспомнила, как Кэрол накануне вечером сказала ей по телефону: если в этом мире есть кто-то, кого ты любишь, кто-то, с кем ты – как тебе кажется – можешь разделить жизнь, то держись за него, трудись, сколько требуется, чтобы эта связь оставалась прочной. Мелисса шагнула к нему, в него, туда, где он сидел на скамье, встала между его коленями, так, чтобы его голова легко и спокойно легла ей на грудь, и его руки взметнулись и обхватили ее со всех сторон. Осьминог.
– Ты понимаешь меня, – произнесла она.
– Ну да. – Он поднял на нее взгляд. – Тебя я понимаю. Ты моя женщина.