Обычные люди

Иногда прямо на оживленной улице на нее нападал ступор. Она останавливалась и немела в толпе. Мысли и чувства переполняли ее, но их было много, они крутились неразборчиво и их нельзя было ухватить за хвост. Как будто отдельный человек, живущий внутри Миры, пытался выйти с ней на связь всеми доступными способами. И когда казалось, что это вот-вот случится, ее толкали. На нее натыкались сумкой, наезжали на скейте или на роликах. Да, извинялись, но мысль-то ускользала, человечек прятался, и Мира снова бежала: Варна, Александрия, Сус. Бежать, бежать дальше от пугающей пустоты и неизвестности, в которой был только нарастающий страх.

Мира старалась не оставаться наедине с собой. Она работала, проматывала ленты соцсетей, изучала, куда поехать в следующий раз: дешевые перелеты, дешевое жилье. В этой круговерти страх забывался, но не уходил. Он прятался, но позже возвращался.

Нина вздохнула и зажмурилась во сне, крепче обняла себя рукой. Мира поправила ей сползший с плеча плед.

Слово «беги» захватывало ее сознание. Оно пульсировало в голове яркими красками, приходило во сны, составленное из пугающих крючковатых стволов. Хотя, глядя на эту спокойную девушку, никто не догадался бы, что творится у нее внутри. «Беги», — шептал ей человек без лица, и, просыпаясь, она понимала, что это ее отец.

— Скоро все закончится, — прошептала она себе. — В Италии все закончится.

Мира потянулась через спящую соседку и посмотрела в иллюминатор. Они летели над континентом.

Внизу виднелись две крошечные деревушки, на которые бросали тени мелкие облака.

— Закончится, — пробормотала она, закутываясь в плед и закрывая глаза. Перед глазами закрутились ломаные картинки самолетов, дорожной еды, общего душа. В видения ворвались черно-белые чудовища. Они щерили зубастые пасти, плакали, слезы падали на пол самолета и замирали черными чернильными пятнами. За чудовищами метались тени пропавших детей. Чудовища держали их, не давали пройти.

— И вы закончитесь, — сказала Мира чудовищам и уснула.

* * *

Я проснулась от шепота. Сначала показалось, что я дома в нашей старой квартире в Питере. Вытянула ноги, но они наткнулись на преграду. Открыла глаза, ожидая увидеть заваленный учебниками и бумагой стол, окно и спинку кровати. Но увидела перед собой спинку кресла. Мира спала лицом ко мне, прислонившись щекой к зеленой обивке. Она выглядела усталой даже во сне. Никакого сходства с человеком, который отбивал меня от тираннозавров, — тогда была дерзкая в своей уверенности то ли девочка, то ли мальчик. Ну ничего. Скоро все закончится. Папа встретит и поможет нам. Они с мамой придумают, как выкрутиться, пока мы бесконечно долго летим в Неаполь — грязный, шумный, но живой город.

Когда мы жили на Сицилии после бегства из Петербурга, родителей пригласили поработать в Нью-Йорк. Мы ездили на собеседование в консульство в США в Неаполе. Визовый офицер расспрашивал родителей о целях, они вежливо отвечали, показывали бумаги и приглашения от университета и от новой папиной компании. Но офицер интересовался другим: подтверждением финансов на счетах и причиной, по которой мы запрашиваем визу в Неаполе, а не в России. Атмосфера собеседования накалялась. Спокойный папа и неспокойная, зато дипломатичная, когда надо, мама раздражались. Они только что получили лучшее в своей жизни предложение по работе, а им задавали глупые вопросы. Офицер спрашивал с непроницаемым лицом. Когда мама начала повышать голос, он попросил ее успокоиться, пригрозив, что иначе ему придется закончить интервью. И через пять минут отдал нам документы с отказом.

Мама была в бешенстве. Она пулей вылетела из консульства и стала названивать миллиону знакомых в Рос сии, Италии и США и просить помочь с очередными бюрократами, которые хотят ее смерти. Потом она долго говорила с подругой, работавшей в консульстве в России.

— Сказала, что нарвались не на того офицера. Надо пробовать еще, — пояснила она нам, сбрасывая звонок.

— Пойдем прогуляемся по городу? — примирительно предложил папа.

— Не буду! Визу не дали! И грязища — наша Ортиджия отдыхает! — возмутилась мама.

Мы оставили ее в ресторанчике, дождались, когда официант принесет кофе и печенье. Мама отпила кофе и скинула туфли, блаженно вытянув ноги, а мы пошли гулять вдвоем. Тот район Неаполя был грязным, но душевным и действительно очень напоминал Ортиджию, где мы тогда жили. Полуголые дети играли у дверей домов. На веревках между окнами сушилось белье. По канавам вдоль домов текли нечистоты.

— И правда дыра, — радостно согласился папа.

Мы вернулись за мамой и пошли на вокзал.