Обжалованию подлежит

Оксана тем временем разобралась, откуда взялся стоп-кран, по какой причине застопорило, заело. Она поняла. Она не вправе принять предложение Станислава. Выложить ему все о себе? Зачем? Зачем заставлять его жить в постоянной тревоге? Ему, как и Маше, как и всем на работе и в доме, выдана безобидная версия — острый аппендицит. Все, товарищи, позади! Несомненно, Яков Арнольдович не счел себя вправе посвятить постороннего — все-таки постороннего? — в суть операции, врачебную тайну держал при себе. Истинную правду, коль дело касается онкологии, выкладывают только родным.

В памяти всплыло кукольное личико Зои, сумевшее утратить свою привлекательность, пока она читала и перечитывала послание свекрови. Безжалостное письмо, доставленное в палату не ее слабохарактерным мужем, дотоле преданно рыбачившим ради нее, а нянечкой в желтых новеньких босоножках. «Оставь моего сына в покое… Ловко ты его окрутила…»

Окрутила?! Состояние здоровья Оксаны вовсе не безнадежно. Как больная она — кажется, так у врачей принято говорить? — вполне перспективна. Но все-таки… все-таки рак!

В воздухе продолжает висеть тяжкая немота. Станислав делает вид, будто занят поисками оброненной ложки. Делает вид. Лицо его скрыто, мысли припрятаны. А мысли такие: опять чего-то недоучел, снова без оснований занесся. Это Полунин сбил, не иначе, когда его большая натренированная ладонь легла на снимок, где он рядом с Кориной. Он сдержанный, а тут вдруг засветился лицом: поступите как следует, по-мужски; здесь нужен решительный прямой разговор.

Конечно, нужен! А если в ответ опять мучительное молчание?

И тогда — по-мужски! Утешаться тем, что в грозной, почти немыслимой ситуации он был ей поддержкой, хоть какой-то опорой — сама позвала! Знала о его вечной преданности и… любви.

Да, любви! Любовь остается любовью, даже если она безответна, — об этом думает Стась.

Полунин не скрыл от него, друга Петра, что гистология подтвердила первоначальный диагноз. Не давая Стасю впадать в отчаяние, заверил: много шансов на благополучный исход (стало быть, можно и худшего ожидать…). Про благополучный прогноз сказал не раз и не два. Особенно, добавил, если сама нам поможет. Опыт онкологов говорит: колоссальную роль играет душевное состояние. Чем ярче положительные эмоции, тем вероятней полное выздоровление. Ни в коем случае не опускаться, не довести себя до хандры. Оптимизм, радость, сумевшая пересилить уныние, действеннее фармацевтических средств.

Вот и взялись бы вместе радоваться. Оно вернее — вдвоем.

Мысли Станислава вновь обратились к Полунину. То, что он сейчас скажет, должно прозвучать твердо, именно по-мужски.

— Нам с вами, Оксана, одна в жизни дорога: всегда безотлучно вместе. Сами знаете, нет мне от вас избавления. Значит, вместе? Идет?

— Нет, нет! — по-женски моляще сказала Оксана и вскинула руки, словно защищая себя. Ладони отвергающе повернуты к гостю. — Нет! Это окончательно, Стась.

Было такое? Стасю уже выпадало ощутить сходное чувство? Было. В войну. Совсем еще не обстрелянный лаборант, он выскочил из основного здания сразу после бомбежки. Очумело осматривается, вертит в руках ключ от входа в лабораторию. А лаборатории нет!

— Не желаю я всю жизнь мириться с судьбой! Постоянно против меня.

— Кто там против? — раздался веселый девичий голос. Маша без стука влетела в комнату. — Что тут за споры? — Взрослые невозмутимо, как бы подчеркивая спокойную атмосферу чаепития, поднесли свои стаканы к губам. — Я сейчас на канале додумалась знаете до чего? Как только маму начнут направлять в санаторий, я пойду к тете Тасе и все объясню. Ей же осточертела больница, а санаторий будет напоминать. Пускай схлопочут путевку на теплоход, и мы вдвоем отправимся в плавание. Странствие среди природы — это же полное обновление. Здорово, а? Поддержите меня, дядя Стась.

— Поддерживаю. Конечно, вдвоем. — Встал рывком. — А теперь я прощаюсь. — От двери сказал, обращаясь к Оксане: — Спасибо за честный ответ. — Маше кивнул, но улыбка не получилась. — Спокойной ночи обеим.

5

К черному фибровому чемодану добавлен коричневый, узорчатой кошелке в пару взята пузатая сумка. Путь предстоит подлинней, чем до Ленинграда, и пойдет он не посуху, а по каналу, по Волге-реке.

Оксане много пожитков не требуется. Зато Маша нарядов прихватила с лихвой. Матери только посмеиваться. Да и полюбоваться. Крепкие ноги одной из лучших на всю школу бегуний быстро пружинят по дорожке, вписанной в зеленый массив. Просторный химкинский парк успел поддаться осеннему увяданию, на его сочную зелень довольно густо наложены мазки теплых тонов. Не замедляя хода, Маша фиксирует глазом окрестную пестроту. Дуновение прохлады подтверждает близость водохранилища — оно само нет-нет да и блеснет между стройных, а то и корявых стволов. Мать немного отстала. Не потому, что идти тяжело — оба чемодана у дочки, — а потому, что Оксану ничто изнутри не подхлестывает, а Машу распирает от радости. Идет и поет:

И я туда приду,И ты туда придешь,И я тебя найду,И ты меня найдешь.