Обжигающий след

Я вызван из мира ИногоВ мир нынешний чуждый людскойОдним человеческим словомИ росчерком. Острой клюкойМеня вырывали из пламени,Сквозь ветры вселенной несли.Три бренных фигуры из камняПотом превратились в пески.Ой, е-еу, в пески…Но прежде, чем прахом распасться,Судьбу мою стали вершить.Не знал, что придется мне статьсяРабом человечьей души.Я вынужден был подчиняться,

Грызть глотку всем тем, кто не милХозяину. Весь растворялсяВ злой пляске неистовых сил.Ой, е-еу, неистовых сил…

Голос кочевника был не из лучших, однако заставлял прислушаться. Неидеальность исполнения певец с лихвой восполнял страстностью. В голосе звучали и тоска, и жажда свободы, и непокорность судьбе. Тиса вдруг вспомнила детство и вольный ветер в волосах, когда она, сверкая голыми икрами, неслась в лес, прочь из военной части. И тоску по матери, и неприкаянность, и враждебность отца к родной дочери после кончины супруги.

Я рвал, убивал с отвращеньем,Не в силах нарушить приказ.Кровавым орудием мщенияЯ стал. Луч надежды угас —Не видеть мне мира Иного.И в ночь полноликой луны,Таясь возле терня густого,Вдруг жертву почуял вдали.Ой, е-еу, вдали…

Я бросился вихрем свирепым.Скачок – опрокинул, сдавилДевчонку босую в отрепьяхКогтистою лапой в пыли.Худая, орленок костлявый,На кой ты сдалась колдуну?Но в серых глазах дым и скалы,Огнем жжет несломленный дух.Ой, е-еу, несломленный дух…

Здесь певец показал виртуозную игру на домбре. Загорелые пальцы порхали над струнами музыкального инструмента, точно бражник над флоксом.

– Как играет, шельмец, – вздохнула рядом Камилла.

Последний куплет кочевник пел с особым пылом:

Мой страх отлетел птицей в небо,Ослушать хозяйский приказ.

Не стану губить тебя, дева,Свобода мне миг, не на час.Но ты помогла мне, колдунья,Порвать цепь раба пополам.Позволь же к ногам припаду яИ пеплом осыплюсь к стопам.Ой, е-еу, к стопам…

Толпа наградила певца аплодисментами. Следующим на помост выкатился потешник. Одетый в яркий широкий кафтан, он веселил толпу, улыбался во весь свой крашеный рот и показывал чудеса ловкости рук, доставая из своих лоскутных штанов вещи зрителей и раздавая их изумленным владельцам. Дети вскакивали с ногами на лавки, чтобы лучше видеть, и хохотали. Тиса заметила, как Рич тщетно вытягивал шею, не пытаясь забраться на лавку. Внук Прохора Фомича крикнул: «Давай, Рич, к нам!», но тот лишь отмахнулся.

Объявилась Ганна в компании семейства Кошкиных. Шепнув Агапу пару слов, Тиса отдала лекарю корзинку с выигрышем. Она еще не готова делиться с Зоей своей задумкой.

– Со Жнухом плодородным!

– С праздничком!

Знакомые обнялись. Настасья Ефимовна с мужем заговорили с лекарем и Камиллой.

– Боже, какое шикарное платье! – Зоя обняла подругу.

Вертлявая Марика схватила Тису под локоть.

– Ух ты! Ты такая красивая! Просто обалдеть!

– Спасибо, девочки! – улыбнулась Войнова. – Вы тоже.

– Зойка, глянь, прическа какая!

– А мы вас высматривали-высматривали. Я даже Руслана отправляла на поиски, – сказала Зоя. – Как только Ганна нас нашла? Толпа в этом году просто жуть какая.

– Так Руслан еще ищет нас, что ли?

– Да нет, отпросился у меня сабельный бой смотреть. Говорит, Витер опять победителем выйдет… – Зоя прикрыла ладонью рот. – Ой, прости!

Подруги взглянули жалостливо на нее.

– Очень жаль, что он таким подлецом оказался.

– Бог с ним, – сказала Войнова. – Я о нем почти не вспоминаю.

– И правильно, – кивнула с одобрением Ганна.

– А где Трихон? – спросила Марика, поглядывая по сторонам. – Он разве не с тобой?

– Был здесь.

– Ой, я ему рисунок наколки принесла для коллекции! Всю неделю перерисовывала с плеча нашего конюха. Смотри, как думаешь, ему понравится?

Девчонка развернула листок с карандашным рисунком: драконья голова в огненном круге. Линии неровные, но видно было, что художница очень старалась.