Очарованье сатаны

В местечке не переставали чадить слухи, что Антанина родила своего первенца не от рыбака Алоизаса, литовца, а от богатого каунасского еврея, у которого в молодости служила в прислугах. Юозас не обижался (евреи и Сталина между собой не без основания называли Йоске), он не опровергал эти злопыхательские слухи, ни с кем не лез из-за них в драку и даже кичился тем, что с детства свободно изъясняется на идише и знает наперечет всех евреев Мишкине, начиная от почтенного раввина Гилеля до местечкового сумасшедшего Мотке. Томкус и думать не думал, что наступят такие времена, когда его пристрастие ко всему еврейскому только усилит подозрения в том, что он не чистокровный литовец, за которого всегда себя выдавал, а байстрюк, отпрыск какого-то каунасского богача еврея, и что, если в Литву придут немцы, он за это может неотвратимо и жестоко поплатиться. Их приход не застал его врасплох. Йоске не стушевался и не запаниковал. Стремясь погасить тлеющие, как головешки, пересуды о его сомнительном происхождении, он быстро сориентировался и, смекнув, что ему надлежит в новых условиях делать, пришил к рукаву белую повязку — опознавательный знак борцов за свободную от большевистских оккупантов Литву — и из друга евреев, с которыми всю жизнь якшался, превратился в их открытого недруга. Опытный Тарайла тут же выделил Юозаса среди других повстанцев, оценил по достоинству его недюжинные знания быта, нравов и языка евреев и поручил как специалисту «курировать» так называемый «еврейский участок»:

— Ключ от квартиры на Рыбацкой давно у меня в кармане. Но, черт подери, как-то все-таки неудобно туда перебираться! — сказал Томкус. — Ведь Гедалье Банквечер столько для меня сделал — учил сопляка не только шить брюки, но и счету и письму.

— Перебираться неудобно, — передразнил его Тарайла. — А уводить его из дому в Зеленую рощу было удобно? Банквечер прожил в этой квартире достаточно долго, теперь твоя очередь. Таков, брат, закон природы — слабые уступают сильным. Понял?

— Понял.

— Ну тогда жду от тебя приглашения на новоселье, — подытожил Тарайла, снова сел за стол, углубился в чтение циркуляров и распоряжений, разосланных немецким командованием по всей провинции, и, не поднимая головы, буркнул: — Договорились?

— Договорились. Но…

— Опять ты со своим «но». И этого ты у них нахватался. Они без «но» ни шагу…

— Вот вы сказали, что никто из них никогда сюда не вернется.

— Сказал.

— А вдруг кто-нибудь из них все-таки явится, достучится ночью в дверь и скажет: «Откройте!»? В жизни всякое бывает. Даже то, чего никогда не бывает.

— Что за вздор? Кто постучится? — возмутился Тарайла.

— Элишева, например. Ведь когда мы с Казимирасом уводили Банквечеров из дома, ее в Мишкине не было.

— Элишева? — Вопрос Томкуса озадачил Тарайлу. — Ты это о ком? — Тадас сделал вид, будто такого имени сроду не слышал.

— Дочка Банквечера. И в Зеленой роще ее не было, — гнул свое Юозас. — Видно, до сих пор на хуторе у Ломсаргиса прячется. В Юодгиряе. Если прикажете, я могу туда подскочить.

— Не вижу в этом никакой необходимости, — посуровел сметливый Тарайла, которому безоглядная преданность всегда внушала страх. От нее порой и до беды недалеко.

— Вообще-то она девчонка ничего. Усатого терпеть не могла. Меня до войны со всякими странами знакомила… В Азии, в Африке… Вам честно признаюсь, что по своей наивности я даже сватался к ней! — выпалил он в свою защиту и делано рассмеялся.

— Я недавно гостил у своей тетушки Пране в Юодгиряе и никаких посторонних лиц там не обнаружил. За бдительность спасибо, но займись-ка ты лучше квартирой, — глядя на своего соратника в упор и пытаясь похвалой умерить его прыть, сказал Тадас.

— Но она там была. Клянусь Богом, была! Училась крестьянскому делу, чтобы уехать в Палестину.

— Может, и была, не спорю. Раньше и в Мишкине много чего было, да сплыло. Ломсаргис — человек проверенный. Патриот. Рисковать своим благополучием из-за какой-то еврейки не станет. Ты бы стал рисковать? Я стал бы? Подумай хорошенько!

— Не стал бы, наверно…

— То-то… «Ночью Элишева постучится…» И как только такие глупости тебе в голову лезут?! Не хочешь переезжать к Банквечеру, присмотри себе другое жилье. Например, дом парикмахера Коваля. Или он тоже с бритвой в руке может ночью постучаться?

— Коваль, тот вряд ли… — Томкус помолчал и вдруг признался: — А насчет глупостей, господин Тадас, вы в десятку попали. Если бы только знали, какая муть, какие кошмары мне снятся…

— Кошмары? Муть? А ты ненароком перед сном не того?.. — Тадас Тарайла выразительно щелкнул себя указательным пальцем по шее. — После ухода русских наши удальцы все спиртное из еврейских заведений растащили.