Очерки истории чумы. Книга I. Чума добактериологического периода

Посещая восточные страны, европейские ученые обнаружили, что там, на случай чумы, у населения вековым опытом выработано определенное защитное поведение. Когда болезнь начиналась с наиболее тяжелых своих форм, в особенности выражающихся, как тогда считалось, апоплексическими ударами (pestis siderans), народ немедленно бросал свои жилища и выселялся в горы и леса и выжидал там, пока чумной яд уйдет из селения или города. На Востоке жители считали (Персия, Индия, Китай), что чумной яд выходит из земли

(!). Вековой опыт оправдывал спасительность такой меры; выселившееся население переставало подвергаться действию чумного яда, в то время как это действие проявлялось в поселении. По его исчезновению жители спокойно возвращались в свои дома и без всякой дезинфекции находили свои вещи не заразными (Архангельский Г.Ф., 1879).

Во время эпидемии чумы в российском Закавказье в окрестностях Александрополя и Эривани в 1840–1841 гг. «чумная зараза» не проникала в Персию; хотя население обоих стран находилось в постоянных отношениях с зараженными местами посредством Эрзерумско-Тавриз-ской дороги (Щепотьев Н.К., 1884).

Государственные карантины и другие ограничительные меры не препятствовали чуме распространяться за пределы оцепленной местности и не оказывали заметного влияния на ход эпидемий. Карантины Марселя не задержали распространения чумы в Провансе в 1720 г.; они также не спасли Сирию от чумы в 1837 г.

Указав на тот факт, что эпидемия чумы 1840–1841 гг. локализировалась в окрестностях Александрополя и Эривани, не распространившись из этого тесного круга ни на восток, ни на север, личный врач персидского шаха Толозан писал в те годы: «Можно было бы думать, что меры ограничительные играли большую роль в этом ограничении заразы юго-западным краем азиатских русских владений; но те же меры, еще более многочисленные и более энергичные, примененные в 1828 и 1829 гг., не препятствовали, однако ж, этой болезни распространиться в 1830 г. до мест, соседних с Каспийским морем. С 1804 до 1818 г. этими мерами ни разу не удалось отвратить разлив чумы в Грузии по восточным и северным склонам Кавказа и до центра южной России. Напротив, чумная эпидемия 1840–1841 гг., хотя была очень интенсивна в Эрзеруме, не распространилась ни к Трапезунду, ни к Константинополю; она угасла на месте и не проникла в Азербайджан, — северную провинцию Персии, смежную с Закавказьем, хотя и не было принято против нее никаких ограничительных мер, достойных этого названия» (цит. по Щепотьеву Н.К., 1884).

Зависимость эпидемий чумы от метеорологических условий.

Осень в Гвропе, Малой Азии и в Закавказье предоставляла наиболее благоприятные условия для развития «чумной заразы»: на это время года падал, в большинстве случаев, максимум эпидемий чумы. В связи с этим у антикоитагионистов (миазматиков) возникал естественный вопрос: «Если в основе эпидемии чумы лежит контагий, продукт больного организма, то отчего он обнаруживает в различное время года различную степень нергии?»

Естественно, что теория чумного контагия не давала на него ответа. Но возникало предположение, что в развитии эпидемий чумы участвовал какой-то неизвестный фактор Z. Он существовал и развивался не только в организме человека, но и в другой среде, в силу каких-то внеш них факторов, которые слагают его волну и определяют его ход. Но что это за фактор?

Н.К. Шепотьев, анализируя ход эпидемий чумы в Астраханской губернии, имевших место в начале XIX столетия (см. очерк XIV), пришел к следующим выводам.

Во-первых, развитие чумной заразы в Астрахани шло в обратном отношении к высоте стояния воды в Волге, а, следовательно, и к высоте уровня почвенной воды, так как последняя величина колеблется в зависимости от первой.

Во-вторых, развитие чумной заразы в Астрахани шло в течение иссны и лета — в прямом, а в течение осени — в обратном отношении ходу средней температуры воздуха. И в частности, нарастание чумной заразы в Астрахани в 1807 г. от весны к средине осени шло в параллели с возрастанием почвенной температуры и в то же время в параллели с понижением почвенных вод.

Он также считал, что этими «физико-динамическими факторами природы» определялось развитие эпидемии 1692 г. (см. в очерке VII), которая началась в июле, но наивысшего разгара достигла в конце сентября и в начале октября, когда тепло воздуха концентрируется в почве, а в декабре прекратилась. Чума в 1727 г. прогрессировала, хотя и в небольших размерах, осенью того года. В следующем году, в начале весны, когда температура почвы достигла своего минимума, а почвенная вода начала подниматься, эпидемия ослабла, а в конце июня, — с нарастанием тепла в почве и с понижением воды в Волге, а вместе с тем и почвенных вод в Астрахани, — она достигла максимального своего развития (см. очерк XI).