Очерки по истории Смуты в Московском государстве XVI—XVII вв

Как и во Пскове, своя особая смута кипела в понизовых инородческих местах. В 1608 году центром ее были уже не мордовские земли, а земли горной и луговой черемисы. После того как Гр. Гр. Пушкин усмирил Арзамас и Алатырь и "привел к царю Василью" их уезды, мятежная аги­тация была перенесена далее на северо-восток и велась "в черемисе" во имя уже второго самозванца. В конце 1608 года "арзамасские мурзы" оказались на левом берегу Волги в Яранске, куда они попали через Козь­модемьянск, а их агенты с "воровскими грамотами" проникли даже на Вятку. Одновременно с Яранском и соседний Санчурин был взят вос­ставшими, и "шанчюринская черемиса" изменила царю Василию. Таким образом, мятежники овладели прямой дорогой от Нижнего-Новгорода на Вятку. Пытались они овладеть и самыми берегами Волги: неудачно приступали в декабре 1608 года к Нижнему, а 1 января 1609 года к Сви- яжску, взяли Козьмодемьянск, разорили Цивильск. Наконец, "учало ору­жье говорити" и под Царевым-Кокшайским городом, который восстав­шие "взяли взятьем". Так определился район инородческого движения в 1608-1609 гг. Называя действовавших здесь "воров", воеводы и земские власти выражались обыкновенно так, что то были "воры с Алатаря и с Курмыша и из Ядрина и из Арзамаса и из Темникова и из Касимова - сборные многие люди, тех городов дети боярские и стрельцы, и мордва и бортники и горная чуваша и черемиса". Отписывая в города об избиении "многих воровских людей свияжских и чебоксарских и кокшайских и ала- тарских татар и мордвы и черемисы", местные власти иногда замечали, что в воровских отрядах было мало собственно русских людей: "а у чере­мисы де было русских людей только два казака терских, да шанчурских и козмодемьянских стрельцов человек с шестьдесят". В подобных переч­нях, часто повторяемых в местных грамотах тех лет, мелькают перед нами обычные деятели Смуты: казак, стрелец, окраинный сын боярский, и рядом с этою служилою мелкотою исконный житель Понизовья - ино­родец, который "шертовал ворам" своей языческой присягой и вышел "с лучным боем" из родных лесов на большие дороги и бойкие побережья судоходных рек. Если "русские воры" принесли сюда то же желанье об­щественной перемены, какое руководило ими во всех других местах Мос­ковского государства, то инородцу, конечно, были чужды и династичес­кие притязания Вора и стремления великорусской крестьянской и ка­бальной массы. У него были свои нужды, свои беды и свои желанья: ему докучали последствия московского завоевания и русской колонизации, т.е. утрата земельного простора, тяжесть податного бремени и местами водворение зависимых отношений по земле к служилым татарам и рус­ским землевладельцам. Мы не раз указывали на эти причины инородчес­кой смуты, ближайшее исследование которой составляет одну из буду­щих задач нашей науки132.

Как Псковская смута была, в сущности, предоставлена собственному течению, потому что у Москвы нехватало средств к действительному воздействию на далекие окраины, так и движения в Понизовье долго ос­тавались без деятельной репрессии. Отдельные погромы от гарнизонов Нижнего-Новгорода и Казани не смиряли восставших. Рассеянные по всей "черемисе" их отряды соединялись вновь и повторяли свои покуше­ния на верные царю Василию и московскому порядку города. Для горо­дов такие враги не могли быть особенно опасны, но они должны были мешать операциям того отряда, с которым Ф.И. Шереметев шел от Аст­рахани по Волге в Замосковье. Боясь оставить за собой врага, Шереме­тев медлил на Волге, как М.В. Скопин-Шуйский, боясь Пскова и новго­родских пригородов, медлил в Новгороде и не решался двинуться на Москву.