Очищение молитвой

Другой вариант был, собственно, банальным — отстроить ребятам «конец», как говорили местные. Не надо грязи: это значит совсем не то, что напрашивается само собой. К мужскому естеству отношения тут никакого — просто так уж повелось, что кушалы именуют «концом» тупиковую улочку. Звучит, конечно, с вопросами, но извините — традиция. Но как бы всё не понималось и не звучало, решения у данного предложения не было. На дворе — конец лета; не лучшее время для начала масштабных строек. Если даже допустить возможность чуда, что Михалычевы мужики, плюнув на всё, и нарубят лес на срубы, то по самым скромным подсчётам им времени нужно ну никак не меньше пары месяцев, а это уже октябрь. Да и какой идиот ставит сруб из летнего леса?! Только самый замшелый олух. В общем, дальше этот поток сознания можно было и не продолжать…

Поэтому Паратов всадил своё предложение ровнёхонько в «десяточку». И что бы кто не думал, и как бы не пытался упираться, возразить тут было нечего. Русков, зависнув над столом тучей, махнул рукой: «Пущай вселяются…». И на этих его словах отец Паисий, зыркнув на старика и пробормотав что-то под нос, несколько раз перекрестился. Слово — не воробей; следить бы надо…

Но дело было сделано, и на следующий день Паратов повёз парней Звиада, заехавших первой волной, на новое место жительства. Вместе с манатками.

К моменту прибытия основной группы из Центра, парни Семчука уже освоились на новом месте и с помощью выделенных Русковым местных мужиков — древоделов кое-как к их прибытию подготовились. Не абы что, но сколотили добротные двухярусные кровати, привезли какую-никакую мебелюшку, привели в чувство скважину и баню, а что ещё солдату нужно? Особым распоряжением Совета в «усадьбу» на постоянное проживание и трудовое участие были командированы трое сельских поваров, обустраивать кухню. Приезжайте, ребята, все вам рады…

Гамишвили явился с людьми как и сказал — день в день, только вот сам он явился нехороший. Двое суток без сна, подготовка, сборы и переезд сделали своё дело — по дороге из Центра в Село Звиада несколько раз вырвало, голова раскалывалась от боли. Посмотришь — и отшатнёшься; личина серая, как у ходуна; глаза — красные. Пока народ на площади орал и радовался, Срамнов выудил капитана из толпы.

— Здорово, брат!

— Не так уж и здорóво, наик. Привет, Федь. — вымучено выдавил Звиад, пожимая руку Фёдора.

— Э, да на тебе лица нет. Никто не покусал?

— Херово шутишь. Башка раскалывается. Таблетку, наик, пил — без толку. В глазах всё крýгом идёт…

И без его слов было видно, что Звиаду нехорошо. А тут ещё Семчук набежал, счастьем весь прямо светится:

— Зурабыч! Ну, слава Богу, добрались!

Гамишвили, скорчив мину страдальца, поздоровался с Семчуком, и тут радость с его лица как смыло.

— Уй, мля!!! — выдавил из себя Семчук, подхватывая пошатнувшегося командира. А народ напирал, орал и толкался, им всем не было дела до соматического состояния капитана. Поэтому Федя кивнул своим, и лесные, вместе с Семчуком, обступив Гамишвили, вывели его из толпы и посадили на лавочку у магазина. Откуда-то вынырнул Сергач, и, протирая очки, в непонимании уставился на Звиада:

— Тащ капитан! Не полегчало?

Звиад отмахнулся.

— Ты, наик, давай сам рули, Богдан. Считай, я выпал. И это… вещи мои сам подхвати, ладно? А я потом…

— Так точно… — растерянно ответил Богдан, но переспросил всё же: — А ты то что?

— К себе отвезём, пусть отлежится. — ответил за него Федя, и поманив Илью, шепнул ему:

— Дуй-ка ты за Баевым, Илья. Пусть к нам на Вельшино подтягивается…

Илья, кивнув, испарился, а Фёдор подсел к капитану и протянул ему флягу с водой:

— На-ка вот, холодненькой.

Звиад глотнул и передал сосуд обратно.

— До Вельшина доедешь со мной, спать положу. — безапелляционно заявил Срамнов. — Лепилу нашего Илюха отыщет, посмотрет он тебя. Выспишься, отмоешься, поешь — тогда будут дела. Пойдёт?

— Да как скажешь, наик. — безразлично кивнул Звиад.

— Ну и хорошо. Вань, найди Парата, будь другом. Он стопроцентно тут где-то ошивается, пусть «буханку» даст. А потом квад домой пригони. А я пока со Звиадом посижу.

«Буханку» Паратов выделил без слов, кроме того, сам, участливый, сел за руль. По дороге к Вельшину капитана снова стошнило, и когда, скрипнув тормозами и подняв облако пыли, машина остановилась у калитки срамновского дома, Гамишвили пришлось доставать из неё под белы руки — мужика совсем укатало. Фёдор, скинув с кровати своё бельишко, прям так и положил на неё капитана — в чём явился — и полог задёрнул.

— Если чё — зови. — подытожил Срамнов Звиаду. — Мы тут, на крыльце посидим. Стало быть, Баев, медик наш, ещё подъедет тебя осмотреть. Вода — на тумбочке, блевать потянет — вон таз.

Оставив страдальца Гамишвили отдыхать — или мучаться, это уж как сказать — Фёдор с Валерой присели на крыльце, Паратов протянул другу открытую пачку сигарет.

— Будешь?

— Не, спасибо. В такую жарищу сил нет курить…

— Тогда и я за компанию. — убирая обратно в пачку выуженную уже оттуда сигарету, пробормотал Паратов.

— Бросать надо… — начал было Срамнов, но Валера сделал удивлённое лицо:

— А как?!