Очищение молитвой

Фёдор примолк, разминая в пальцах сигарету. Размял, чиркнул спичкой, глубоко затянулся… Он ждал этого вопроса. Рано или поздно, но он должен был прозвучать; и что сказать в ответ? Подробности того, последнего визита Срамнова и Калины к Маше ни для кого не секрет, не секрет и то, что предрекла она анклаву и лично Фёдору в тот день. Скрывать глупо, да и бесполезно: сам не расскажешь, досужие языки разнесут, да и приправят к тому же так, что суть станет другой, выдуманной. К тому же, практически всё, сказанное ею в тот день напрямую связано именно с ним, Фёдором. Понятно, что вопрос должен быть поднят… И сколько не молчи, выдыхая дымные колечки, ничего не изменится — время что-то сказать. Лесные молча сверлили Фёдора глазами…

— Это… мужики. — крякнув, начал Федя. — Ну, вы все, наверное, вкурсе как там что было… у Маши.

На этих словах, сделав испуганные глаза, Ваня зашевелил перед собою руками — мол, я чего, я молчал честно. Федя, глянув на него, отмахнулся:

— Да ладно, Вань… Чё ты. Знаю я. Пора разобрать вопрос…

…После того злосчастного дня был разговор у них ночью. Иван первым спросил — слышали, мол, Машу. А дальше что? Ты — что? И Фёдор тогда поделился с другом, рассказал, что думает. С кем, как не с Ванькой? Но поговорив, решили пыль пока не поднимать. Мало ли как всё ещё обернётся… Маша, конечно, никогда не ошибалась, но мало ли! И Калина, скрипя зубами, дал зарок тогда молчать. Молчать, пока Фёдор сам не решится поговорить со всей командой.

— Ты это, Федь… Не тяни. — подбодрил друга Аслан, положив руку на плечо. — Что решил — говори, не томи, а?

— Если всё выйдет так, как Маша сказала, я… я уйду с женой. Сами понимаете, мужики. — обвёл взглядом каждого Фёдор. — Выбора никакого, ребят…

Лесные примолкли, притупив глаза в землю. Курили. Вот и прозвучал ответ, вот и отмеряна черта. Всё, что было раньше — было, теперь все сказанное и сделанное будет за нею. Ещё впереди есть время, ещё есть дела, которые они будут делать вместе, но… Всё уже будет по-другому. Фёдор, сказав главное, тоже замолчал.

— Спасибо, что сказал, брат. — встал с места Аслан. — Не говори ничего, да? Всё понятно.

— А как же мы, дядь Федь?! — поднял на него мокрые глаза Илья. — Как лесные?!

— Я ничего не знаю, мужики. — развёл руками Срамнов. — Как оно будет, когда? Там, — махнул он рукой за горизонт, — там, видимо, они смогли сохранить что-то. Семь лет прошло… Если есть армия — а Маша это чётко дала понять — значит, не всё потеряно. Там моя семья, жена, дочь, мама… Сами всё понимаете. Алька, если в армии она, значит, не останется. Да и явится, скорее всего, не для того, чтоб меня повидать. Скорее всего, Село перестанет быть само по себе, осаждённой крепостью. Всё изменится, только вот в лучшую ли сторону? Маша говорила про войну… Что за война, с нежитью, с натовцами? Отсидеться на своих харчах уже вряд ли получится в любом случае. Привлекут: с людьми сейчас напряжёнка, товар на вес золота. Поэтому… вот так. Ну а вы, если это возможно в принципе, можете со мной. Тут пусть каждый сам решит.

— Чего решать, я с тобой. — не раздумывая, встал Ваня.

— Я тоже. Я присягу говорил. — кивнул, вставая, Аслан.

— И я! — вскочил с места Илья, его глаза сияли. — Дядь Федя и Ваня — моя семья, куда ж я?!

— Я подумаю, но — возможно. — степенно сказал Сева Ким. — Всё к тому, что команда наша самораспускается. А я на Селе чужой…

— А мне никак, мужики. — схватился за голову Папа. — Я своё отсидел, с меня довольно. Остаюсь.

— Ну а со мной понятно. — вздохнув, сказал Политыч. — Тут мой дом, родился я тут и жизнь всю прожил. Мои все — вон, на горке лежат… Придёт время, и сам лягу. Да и Витька мой… может, жив всё же? Куда придёт?

Сказав про себя, все снова умолкли, обдумывая, как быстро всё вышло. Начинали за здравие, а заканчивают за упокой. Именно за упокой — реквием по лесным, реквием по семи годам трудов и опасностей, плечом к плечу. Сколько всего пройдено, сколько сделано ими за все эти годы! И что, вот так?!

— Только вот с этого и начинать надо было, Федя. — укоризненно посмотрев на него, вымолвил Политыч. — А то мы планы строим, да как быть думаем. А только нет нас уже больше, мужики. А я и не думал, что всё так выйдет…

— С чего не начни, разговора всё равно не избежать было, Степан Политыч. — подсел к нему Срамнов. — И кроить от вас я тоже не хочу. Тянул, да — нелегко мне об этом, отец. Сам всё понимаешь же…

— Да понимаю. — тяжело вздохнул старик.

— Вот только унывать давайте не будем. Мы — лесные, и будем ими до последнего дня, какой уж он там будет. Не надо гадать, Бог всё управит. Наше дело — известное, вот и давайте его делать. А как выйдет, так и выйдет. И на Селе обо всём — могила!