Один

Лёва Малахитов — такой типичный универсальный шестидесятник, бабник, саксофонист, хоккеист, писатель. Потом он распался на все эти ипостаси в „Ожоге“. Он приезжает на свидание, которое ему на ночной стройплощадке устраивает Юф Смеллдищев, такой типичный партноменклатурщик, шестидесятник выродившийся, с некоей Смердящей Дамой. Дамой очень пожилой, пиковой дамой, у которой сердечком губы, такие тоже пиковые, нарисованные помадой, от неё пахнет плесенью. И она говорит Малахитову: „А чего вы не любите меня, Малахитов?“ — „Оттого что вы Смердящая Дама!“ — отвечает ей Малахитов неожиданно.

Это такой образ Софьи Власьевны, советской власти, но не только. Это образ и всей русской косности, и всей агрессии безумной, всего шовинистического зловония и всей пошлости — кстати, необязательно шовинистической, но вообще всей пошлости советской. И он отказывается целовать ей руку и умирает потом на этой заброшенной стройке. И потом его душа попадает в какое-то подобие рая, и Лёва думает: „Неужели спасён?“ На самом деле это уже было довольно решительное расставание с эпохой, со страной.

Потом последовал третий и, наверное, самый знаменитый, самый громкий период Аксёнова, который символизируется и больше всего олицетворяется двумя вещами. Это два романа — „Ожог“ и „Остров Крым“, — которые составили знаменитый аксёновский двухтомник, ознаменовавший собой его возвращение, вышедший в „Огоньке“.

„Ожог“ — это роман, выдержанный уже в жанре магического сюрреализма, сказал бы я, где главный герой распадается на пять своих ипостасей: на Пантелея Пантелея, на Сама Саблера, саксофониста, на писателя, на гениального медика. И вот там до сих пор они доигрывают страшную драму своей жизни, потому что в основе-то Толик фон Штейнбок, в котором узнаётся маленький Вася Гинзбург… Аксёнов (он сын Евгении Гинзбург). Там изложена основа его биографии, как он поехал к матери, вышедшей на поселение в Магадан после войны, познакомился с её новым мужем-католиком, вообще живо заинтересовался католичеством. Потом её арестовали — по-прежнему красавицу, по-прежнему умницу. Её арестовали у него на глазах.

Вот это и есть главный ожог в его биографии, после которого он и разломился на эти пять ипостасей, потому что цельности нет больше у людей с ожогом. Это страшная автобиография, автобиография целого поколения, у которого цельности нет и не может быть, оно как бы разбито. Это тоже очень сложный и зашифрованный роман. Я помню, Аксёнов мне объяснял, что в финале происходит второе пришествие Христа. Помните, когда пауза, кто-то появился, замерли все машины. „А потом всё снова поехало“, — финальная фраза романа.

Я опасаюсь, честно говоря. Я не думаю, что я правильно это понимаю. Аксёнов же очень избыточен — и стилистически, и фабульно. Но „Ожог“ — это, конечно, роман о драме поколения, у которого этот страшный ожог в памяти, и после этого оно оказалось неспособно к цельности, неспособно к цельному поступку.

Эта тема осталась у Аксёнова очень больной. Он потом написал о ней свой предпоследний и самый знаменитый роман „Таинственная страсть“. Какая таинственная страсть? Таинственная страсть к предательству, к сдаче своих убеждений. Никто из героев этого романа не оказался готов пойти до конца, никто из них не смог стать ни полноценным борцом, ни полноценным защитником и собственной, и чужой свободы. У них у всех есть этот роковой надлом. И этот надлом впервые описан в „Ожоге“.

Именно поэтому „Ожог“ вызвал у большинства читателей такую ненависть. Он очень не понравился Бродскому, и Бродский сделал всё возможное для того, чтобы осложнить Аксёнову жизнь в Штатах. Это их рассорило надолго, и Бродский попал в качестве отрицательного героя даже в роман „Скажи изюм“. Это поссорило Аксёнова со значительной частью аудитории, потому что эта часть аудитории привыкла, что Аксёнов ей льстит. Но это то, о чём он очень точно сказал в „Победе“: „Конечно, есть весенние вечера и бродят по свету юнги Билли и красотки Молли. Но в этот весенний вечер гроссмейстер понял: одних только юношеских мифов ему не хватит. Предстояла борьба, острая, увлекательная, расчётливая. Впереди была жизнь“.

Видите, я наизусть это помню с того момента, как тот же Попов вручил мне в Ленинграде… Я в армии там служил и пришёл к нему в гости, в увольнение. И Валерий Георгиевич мне вручил тоже затрёпанный-затрёпанный, стоявший далеко-далеко, на самой запретной полке, сборник Аксёнова „Жаль, что вас не было с нами“. И, заставив меня при нём прочитать „Победу“, сказал: „Ну, теперь вы понимаете, что мы все выросли из него?“ А я к тому моменту что знал из Аксёнова? „Любовь к электричеству“, хранящуюся в дачной юности. Я говорю: „Ох ты, господи помилуй!“ И действительно у меня крышу снесло. Я вернулся в часть абсолютно счастливым, как сейчас помню, потому что мне этот рассказ открыл небывалые горизонты. Действительно, не хватит нам юношеских мифов. И роман о том, что предательство уже в крови у поколения — это „Ожог“.