Один

Особенно чётко они описаны, конечно, в „Редких землях“ — третьей части детской трилогии Аксёнова, которая начата романом „Мой дедушка — памятник“ и продолжена романом „Сундучок, в котором что-то стучит“. Может, я их путаю местами, как всегда. В романе этот Генка легендарный стал олигархом, потом был посажен. Все герои романов Аксёнова неожиданно оказались в „Лефортово“. Я помню, я с ужасом читал эту сцену. Я спрашивал: „Василий Павлович, вы действительно полагаете, что все ваши герои прошли такой путь?“ Он сказал: „Это случайно получилось. Я эту метафору не стал исправлять“. Да, видимо, это так. Но потом они же все сбежали оттуда. Слава богу, всё получилось.

И этот поразительный прогноз, эта ударившая вдруг струя прежней творческой энергии у Аксёнова, конечно, осветила последние его годы. И последний его роман, совершенно замечательный, „Ленд-лиз“ — это тоже возвращение к сюрреализму. Вторая часть этого романа (недописанная, фантастическая) немножко мне напомнила странным образом „Against the Day“ Пинчона. Вот эта команда кадетов, описанная там — это немножко команда дирижабля Пинчона: такие великие молодые скауты, приключенцы, искатели, путешествующие везде на своём дирижабле.

А теперь о главной, на мой взгляд, вещи Аксёнова — о „Стальной Птице“. Почему я называю её главной? Метафора, лежащая в её основе, очень всеобъемлющая.

В обычный советский московский (это повесть 1965 года) высотный дом вселяется странный человек по фамилии Попенков. Сначала он живёт в лифте. Потом он забивает гвоздями парадный вход, и все начинают ходить через чёрный (это такой привет, конечно, окуджавскому „Чёрному Коту“). В одной авоське у него что-то зловонное, из неё что-то капает; в другой — что-то ещё более зловонное. В одной — мясо, в другой — рыба. Он этим питается. Попенков всё время болеет и обращается к врачам, но болезни его непонятные. И наконец врачи делают вывод, что, с одной стороны, он — истребитель-бомбардировщик по всем своим приметам, а с другой — он птица. Он — такая стальная птица. Он отличается многими удивительными способностями: он действительно летает в московском небе, он совершенно свободен от быта, он всех в этом доме строит, и жизнь их обретает хотя и смысл, но при этом полностью лишается свободы.

Как бы это так сформулировать… Я просто ищу здесь цитату. Он отличается одним удивительным противоречием. С одной стороны, пока он живёт в этом доме, жизнь жильцов невыносима; с другой — пока он там живёт, она осмысленная, потому что он всё время что-то придумывает, всё время какие-то новшества от него исходят. Кроме того, он летает. Кроме того, он говорит на непонятном языке, таком птичьем языке настоящем, почти полностью из рычащих согласных и ыканья. И, строго говоря, прощание со Стальной Птицей — может быть, самый выдающийся финал (там несколько финалов). Прощальный монолог Стальной Птицы, занимающий полстраницы: „Руррро калитто Жиза Чуиза Дронт! Чивилих жифафа кобло ураззо! Рыкл, екл, филмочк абстерчураре? Фыло сыло ылар урар! Шур ырамтура ы, ы, ы!“… Это полстраницы занимает. Куда там Сорокину…

Что олицетворяет эта Стальная Птица? Тут думать особо не надо, потому что из контекста романа это очень быстро становится понятно, особенно из финала. Это — Советский Союз. Вот он взял и вселился в русский дом. И благодаря вселению туда Советского Союза, конечно, жизнь стала невыносимой. Он не человек, нечеловеческий он, у него всё устроено не по-людски: и говорит он не по-людски, и все атомы у него в крови иначе устроены, и жильцы его боятся страшно. Но, с другой стороны, он, который путешествует в этом лифте и вылетает через эту крышу, на самом деле он — олицетворение мечты. Он им говорит: „Главное в квартире — это окна. Вы не умеете пользоваться окнами!“ А он-то вылетает через эти окна. И на самом деле этот Попенков, имеющий такую типично-советскую номенклатурную фамилию, он — олицетворение советского коммунистического проекта.

Чем заканчивается роман? После этого, обратите внимание, начинается ария жильцов, такой хор жильцов, общий хор:

„…а всё-таки цветы цветут и детство у всех в голове и старость просит руки тут некоторые с поцелуем уходят туда и с жаром сливаясь чтоб встретиться на небесах и масло на свежей булке а ягоды в утренней росе в неразберихе светящихся пунктиров где отыскать хитрую мордочку с ягодами на устах в кварталах с гитарррой часовые любви наводят глянец на мостовые утренние голоса обещают нам молоко в свежей газете очередные сообщения о проделках дельфинов младшие братья в поверхностных светлых слоях океана пасут для нас косяки вкусных и деликатных рыб и каждый в мечте о билете на обыкновенный тысячеместный аэроплан чтобы пролететь над океаном с приветом к морским пастухам а после вернуться к своим старикам к своим детёнышам-хитрецам…“ — и так далее.