Один день в Древнем Риме. 24 часа из жизни людей, живших там

«Defessi Aeneadae, quae proxima litora…» («Правят свой путь между тем энеады усталые к суше…»[25]) – медленно диктует школьный учитель; дети между тем неистово строчат на восковых дощечках. Диктовать «Энеиду» Вергилия – один из любимых методов обучения Орбилия: так он одновременно учит детей классической литературе и письму путем заучивания наизусть. Все, что требуется хорошему ученику, – хорошая память.

Луций Вольтацилий Пилут, как рассказывают, был рабом-привратником и даже, по древнему обычаю, был прикован на цепь; потом, освобожденный за дарования и любовь к наукам, он помогал своему патрону составлять судебные обвинения. Затем, занявшись риторикой, он учил.

Светоний. «О риторах», 3

Публию порой хочется, чтобы благочестивый Эней и его героические троянцы утонули в ближайшей выгребной яме. Он не понимает, каким образом знание классической литературы поможет ему в будущем. Читать и писать ему, конечно, нужно будет уметь, если он унаследует дело своего отца, потому что у семьи сохранились связи с деловыми партнерами из Африки: они поставляют, к примеру, воловью кожу в обмен на готовые сапоги. В деловой переписке без умения хорошо писать не обойтись: грамматические или орфографические ошибки свидетельствуют о том, что пишет неотесаный деревенщина, которого можно легко обвести вокруг пальца.

А вот декламация, риторика или построение сложных метафор, основанных на каламбурах о матери Гекубы, – это задачи для тех, кто перейдет к следующему этапу римского образования, на котором знание классики становится, по существу, показателем статуса. В отличие от тех, кто стремится стать частью высшего общества, Публий намерен покинуть школу, когда достигнет зрелости, то есть через пять лет. По достижении зрелости, в четырнадцать лет, Публий официально снимет тогу с пурпурной полосой (на самом деле семья не может позволить себе такую тогу и просто возьмет ее напрокат для церемонии вхождения во взрослую жизнь) и наденет простую белую (и тоже взятую напрокат) тогу взрослого человека.

Тупые и непонятные головы появляются столько же против законов природы, как и всякие другие выродки; но таковых весьма мало бывает.

В отроках блещет надежда, много доброго впредь обещающая, но которая с летами исчезает; следовательно, не природа виновата, а недостаток воспитания тому причиной. Ибо нет ничего хуже человека, который, помазав, так сказать, губы первыми началами учения, станет упорно выдавать себя за великого знатока. Он и искусным наставникам уступить не захочет, и, гордясь властью, каковую сей род людей как бы по праву себе обыкновенно присваивает, между тем с повелительною грубостью передает и детям собственную свою глупость. Некоторые думают, что не должно начинать учить детей прежде семилетнего возраста, полагая, что до сего времени способности душевные и силы телесные не позволяют еще заниматься учением.

Но вопреки мне мыслившие жалели, кажется, труда не столько учащихся, сколько учащих.

Квинтилиан, О воспитании оратора, глава 1 (фрагменты)[26]

Думая о моменте, когда он станет мужчиной, Публий рассеянно ощупывает пальцами буллу – мешочек, который висит около его ключицы почти с самого рождения. В Риме такой есть у каждого ребенка: небольшой кожаный мешочек, наполненный амулетами и талисманами на удачу, с помощью которых он доживал до первого дня рождения – дня, начиная с которого римлянин по закону считается человеком. Мешочек остается у ребенка, пока ему не исполнится четырнадцать лет. В четырнадцать Публий вернет мешочек своим родителям, как сделала его старшая сестра в начале года, накануне свадьбы. Конец детства – конец обучения. Публий ждет не дождется этого дня.