Или, если враги Цейония сочтут, что Офелле слишком опасно доверять командование солдатами, которые могут поднять мятеж, они могут намекнуть сенатору, что неплохо бы переехать из Рима куда-нибудь, где воздух лучше – например, в далекие Томы. Вряд ли опальному сенатору удастся удобно устроиться на побережье Черного моря, но переехать ему все-таки придется, если он, конечно, не любит Рим так сильно, что готов умереть в столице. Сенат безжалостен к тем, кто лишился благосклонности императора, и того, кто не понимает намеков и не уезжает из города, легко можно обвинить в государственной измене.
Поскольку неудачи Цейония грозят его клиентам такими серьезными последствиями, Офелла и остальные работают на своего покровителя с настоящей преданностью. Другого выбора у них нет: даже если станет ясно, что дела Цейония плохи, Офелле не удастся сбежать с тонущего корабля. Поэтому, как и положено, Офелла регулярно и публично благодарит патрона за все, что тот для него сделал. Не отплатив должным образом покровителю за все благодеяния, он будет виноват в самом страшном грехе – в неблагодарности.
Но если и лежит вина на тех, кто даже в сознании не воздает благодарности, то не безвинны и мы. Много мы встречаем неблагодарных, но еще более сами делаемся такими. В одном случае мы бываем сурово требовательны и притязательны, в другом – легкомысленны и очень скоро раскаиваемся в своем благодеянии, в третьем – бываем сварливы и жалуемся, когда упускают малейшую возможность нам уплатить. Таким образом, мы отравляем всякую благодарность не только после того, как оказали благодеяние, но и в тот самый момент, когда оказываем.
Прослыть неблагодарным для человека в положении Офеллы равносильно самоубийству. С таким никто не будет разговаривать, вести дела, никто не вызовется защищать его. Когда другие сенаторы будут интриговать, из него сделают козла отпущения. Разумеется, и жена сразу же разведется с ним, потребовав приданое, вернуть которое он уже не может, – очень похоже на проблему клиента его клиента, – и Офелла останется совсем один, без денег и без друзей. С тем же успехом можно собраться и уехать в Томы по собственному желанию – вот только денег не хватит уже даже на дорогу.
Наконец, Офелла видит перед собой владения Цейония. Едва он дойдет до огромных дубовых дверей, слуга бросится открывать их. Спутники Офеллы расходятся в разные стороны, готовясь незаметно вернуться в строй, как только хозяин освободится после встречи со своим покровителем. Приводить всю свою свиту в дом патрона считается дурным тоном.
В вестибюле раб помогает Офелле снять уличную обувь и плащ. Тем временем Офелла потихоньку расспрашивает раба, вовремя ли он прибыл и кто в очереди перед ним. Среди посетителей – как минимум один высокопоставленный магистрат; Офелла знает это наверняка, поскольку он видел у дверей отдыхающих ликторов. Эти служители сопровождают магистрата с фасциями – атрибутами власти высокопоставленного чиновника.
Разумеется, Цейоний не станет называть магистрата оскорбительным словом «cliens» («клиент»). Даже к Офелле не относятся так грубо. Каждого из них Цейоний назовет «amicus» (по-латински – «друг») и сделает вид, что его очень обрадовал их дружеский визит. Возможно, отношения между Цейонием и тем, кого он в настоящий момент принимает, начались как настоящая дружба. Потом магистрату потребовалась услуга, которую мог оказать только кто-то близкий к императору, и Цейоний помог ему. А затем, возможно, возникла небольшая проблема политического характера, но Цейоний и это дело уладил.
Если бы магистрат мог отплатить Цейонию, оказав ему услуги столь же ценные, их отношения могли бы называться дружбой. В этом суть «дружеских» отношений всех римских политиков: как говорится, «manus manum lavat» – рука руку моет. Но если отплатить за услугу нечем, ничего не поделаешь: из друга человек понемногу превращается в клиента влиятельного покровителя – и все это прекрасно видят. Не просто так появилась у римлян довольно злая шутка: «Ненавижу тебя за то, что ты так много для меня сделал!»