Один поцелуй до другого мира

– Нет-нет. Неужели нельзя было иначе? Вы должны были попытаться вернуться… Вы…

Она потерла виски, в которых пульсировала боль.

– Лаванда держалась так долго, сколько хватило сил, – сказал Роб. – Мы ничем не могли помочь этому миру, поцелуй не действовал, ей день ото дня становилось все хуже. Она потеряла голос, а потом начались такие сильные судороги, что хромота не прошла до сих пор. Я жалею, что позволил ей так долго ждать. Ради нее я научился играть на свирели и кифаре. Она меня научила. Но для тебя еще не поздно, Ива. Все твои умения останутся с тобой, исчезнет только магия.

– Что? Нет! Ты ошибаешься! Я простыла, но мне уже лучше! Да, Ксан?

Она обернулась за поддержкой. Ксандор не отвел взгляд, но она прочитала в его глазах свой приговор.

– О нет… Нет, нет, нет! Я должна вернуться! А как же мои сестры! Они погибнут!

Лаванда плакала, спрятав лицо на плече мужа. Роб обнял ее и гладил по спине.

– Я бы, не задумываясь, отдал жизнь, чтобы вернуть вас домой и прекратить это бессмысленное кровопролитие. Но, увы, это не в моей власти, – сказал он.

Ива оцепенела. Ей хотелось кричать от бессилия. Хотелось надавать пощечин Ксандору. Столько усилий, столько надежд – и все напрасно. Казалось, что прошлая жизнь рассыпается пеплом и утекает сквозь пальцы – не удержать.

– Пожалуйста, уходите…

Роб кивнул.

– Мы совсем рядом, если…

– Уходите! Оставьте меня одну!

Ива схватила подушку, прижала ее к лицу и завыла. В комнате было тихо: просьбу Ивы исполнили, оставив ее наедине с собой. Прокричавшись, она без сил упала на диван, свернулась комочком.

«Она потеряла голос, а потом начались судороги…» – вспоминала она слова Роба.

Ее магия, ее талант… Неужели она должна всего этого лишиться? Поиски Роба привели их прямиком в ловушку. Она и сама сгинет в этом мире, и сестер подведет. А ведь почти получилось! Почти…

Кто-то укрыл ее покрывалом. Ива разлепила глаза, с трудом сфокусировала взгляд.

– Ненавижу тебя, Ксан.

– И правильно, – согласился он устало. – В этом я с тобой солидарен. Я тоже себя ненавижу.

– Не смей меня трогать, – прошептала она. – Только попробуй…

– И смотреть, как ты медленно умираешь? Нет.

– Нет?

Ива приподнялась и села. Никогда прежде она не чувствовала себя такой слабой и больной, но собрала остатки сил, готовая дать отпор.

– Ты меня не тронешь, Ксан, – прошептала она. – Не нужно. Так нельзя.

Она моргнула, пытаясь скрыть слезы, но не получилось. Капли прочертили мокрые дорожки на ее пламенеющих щеках. Ксандор сжал зубы, будто ему сделалось больно, вытер влагу с ее лица тыльной стороной ладони. Потом, ни слова не говоря, поднялся.

Принес одеяло и расстелил его прямо на полу поверх ковра. Ушел и вернулся с несколькими поленьями, положил их в остывший камин и поджег одним касанием ладони. Пламя занялось, весело потрескивая. Царила летняя ночь, но Ива тряслась от холода, так что она не возражала против огня.

– Тебе будет тепло, – тихо сказал Ксандор.

Ива наблюдала за этими приготовлениями и не двигалась с места. Происходящее казалось сном.

Ксандор кинул на пол пару подушек. Подхватил Иву на руки и опустил на эту импровизированную постель. На Иве сейчас была надета тонкая сорочка, не скрывающая изгибов тела. Она вцепилась в ткань, как утопающий хватается за соломинку. Но Ксандор не торопился ее раздевать. Провел ладонями по обнаженным плечам – Ива вздрогнула, но он только гладил, не покушаясь на что-то большее, и она постепенно перестала дергаться от каждого прикосновения. Ей было хорошо – лежать, отдаваясь ласке.

– Ну вот, разве страшно тебе? Я не сделаю плохого.

Он спустил с плеча Ивы тонкую бретельку, поцеловал ключицу, скользнул кончиком языка по шее и наконец нашел ее губы. Поцелуй Ксандора оказался солоноватым: губы его были разбиты в кровь. Но ни он, ни Ива не могли прервать этого болезненного поцелуя.

А его пальцы не прекращали нежить ее, касаясь рук и ног, но пока не претендуя на большее. Шелковая сорочка едва ощутимо скользнула по коже и белоснежным холмиком осела у камина.

Ива чувствовала, как Ксандор, не прекращая поцелуя, освобождается от рубашки, но ни словом, ни взглядом не остановила его. Он подмял ее под себя, прижал крепко-крепко. Впервые их обнаженные тела касались друг друга. Ива вскрикнула, ожидая, что вот-вот случится то, чего она так боится и чего так желает. Но Ксандор пока только обнимал. Он погладил ее по волосам.

– Не бойся, не бойся…

Его губы прижались к белому, мягкому, и, чуть помедлив, рот Ксандора накрыл розовое навершие, покусывая, дразня языком. Пальцы касались тела Ивы, и ей казалось, что она кифара, а Ксандор перебирает струны, наигрывая нежную, но страстную мелодию.

Она лежала, закрыв глаза, теплые волны исходили из камина и омывали ее обнаженное тело. Никто прежде не видел ее нагой, никто прежде не касался ее там, где сейчас руки Ксандора ласкали ее, пока не дотронувшись до самого тайного и стыдного. Ей было и сладко, и мучительно. Горечь и любовь в равной степени наполнили сердце.

«Не лучше ли умереть? – мысль пронзила ее острым жалом, снова заставив дрожать. – Это честнее…»