Один соверен другого Августа

Солнечное июльское утро тихо переходило в жаркий день, когда письмо о капитуляции было вскрыто Августом. В письме со своей фотографией Василиса искренне раскаивалась, высоко оценивала настоящую любовь Августа, объявляла о разводе с Биллом Пито и, обращаясь к случайным чужим глазам, сулила денежное вознаграждение тому, кто поможет ей найти ее ненаглядного. С фотографии на него смотрела уже не златовласая куколка с витрины игрушечного магазина, а красивая и опытная женщина-продавец. Глаза спокойно взвешивали этот мир, но волевые губы не обещали выдать ему свои тайны. Большими литерами на обратной стороне фотографии был начертан ее американский номер телефона. Август только и мог спросить у своего фотобожества: «А скидки постоянным, очень упрямым покупателям будут?»…

Через полчаса из телефонной трубки переговорного пункта в ушную раковину Августу щедро лился поток раскованного смеха его любимой. Августу всегда казалось дерзостью просить себе у своего небесного покровителя всю Василису целиком. Но теперь вместо милостыни мимолетного любования красотой ее лика на одной золотой монетке, зажатой в чужой ладони, перед ним торжественно и медленно высыпали сундук полных таких звенящих соверенов. Она смеялась взахлеб, от души, как будто не было девяти лет гробового молчания и они только вчера нелепо расстались. Август снова ультратонким своим чутьем, как когда-то в далеком 1996 году в купе поезда, уловил их одно на двоих легкомысленное тождество. Они были выпускниками одного и того же эгоистического колледжа, штампующего веселых авантюристов с крупнокалиберным обаянием вместо диплома. Это родство изъяло из прошлого всю боль и страдания, оставив в их голосах детскую радость обретения потерянной любимой игрушки.

– Ты женат? У тебя есть дети? – делово спросила Василиса сразу после приступа смеха. Вопрос был для проформы, как заполнение формуляра в гостинице, и они оба это знали. Как-то само собой разумелось, что им теперь ничто не сможет помешать соединиться, даже если бы по какому-то пошлому упущению у кого-то из них или даже сразу у обоих и были бы непонятные дети или где-то забытые супруги.

– У меня тоже нет. Я развелась год назад! С передачей что делать? А ничего! Мы ведь нашлись! Здорово ведь? Ты слышишь, как я счастлива! Мне столько нужно тебе рассказать! Да… девять лет. Ну, ничего…

Август с готовностью покорился блицкригу ее залихватской беззаботности и безоглядной уверенности. Это было именно то, чего так часто не хватало честным, добрым, гиперпорядочным, а временами даже умным людям его окружения, смиренно томящимся ожиданием в зрительном зале какого-нибудь будоражащего душу лицедейства. Приобретенная или, скорее всего, лишь распустившаяся в калорийной американской культуре спортивная деловитость Василиски и ее альпинистская устремленность к успеху будто бы сверху сбросили Августу страховочный трос, и он не преминул в него крепко вцепиться. Он буквально за несколько минут превратился в другого человека: самоуверенного, молодого, перспективного счастливца, которому блеснул-таки в песке золотой самородок. Договорились созваниваться через соседей и встретиться очень скоро во Львове, как только Василиса обсудит со своими американскими работодателями срок своего незапланированного, но чрезвычайно важного отпуска…