Один в поле воин

– Может, до субботы всё успокоится? – предположил Саня, не сводя глаз с Даши. Сейчас она выглядела пантеристо как никогда. Чёрные волосы мягко струятся по плечам, верхняя губа чуть приподнялась, и видны удивительно белые, образцовые зубы. Перекусит пополам как нечего делать. Загорелые руки сложены на груди, ноги тоже загорелые – и когда только успела, лето же только-только началось! Он понял вдруг, на кого Даша сейчас похожа: на саму себя из того сна… про лесное озеро… тогда, на турслёте. Интересно, что было бы там дальше, не разбуди его Куницын…

– Может, – печально согласился Макс.

– Даш, а на тебя Елеша не наедет, что сегодня на практике не была? – спросил Саня, чтобы как-то разрядить сгустившуюся мрачность. – Я вчера забил, так она сегодня чуть не сожрала с костями… грозилась до июля продлить практику.

– Беспокоишься? – оскалила Даша зубы. – Не переживай, всё схвачено, у меня сегодня… блин, что у меня сегодня… а, расстройство желудка! – объявила она радостно. – То есть мама напишет записку, а Макс передаст.

– И Елеша поверит? – усомнился Саня.

– Сто процентов! – подтвердил Макс. – С ней проделана большая работа… по приручению.

– Кажется, кто-то собирался мыть руки! – опомнилась вдруг Даша. – Короче, все разговоры – потом, после обеда. За хорошо закрытой дверью!

…– Елена Сергеевна! – взмолился Саня! – В меня столько не поместится! Я же не буйвол…

Про буйвола любил вспоминать папа… какой-то был про этого буйвола анекдот, от которого родители угорали, а Саня сперва не мог понять, что тут смешного, а потом и вовсе забыл. Но фразу иногда использовал.

– Ну так съешь сколько сможешь, – улыбнулась Елена Сергеевна. – Надо ж всё-таки подкрепить силы… уработались, наверное? Что делали сегодня?

– Фигнёй страдали! – объяснил Макс. – Красили забор… его каждый год красят.

– И стулья таскали из классов в подвал, а из подвала в классы! – добавил Саня, крутя ложкой в горячем борще. Забавно было наблюдать, как сгусток сметаны растворяется в тарелке, превращая красное в розовое. – Старые стулья ничуть не хуже новых, а их списывают!

– Идиотизм, – согласилась Елена Сергеевна. – Знаешь, Саша, когда я была в твоём возрасте, у нас в школе как-то случился очередной субботник, и наша учительница заставила меня мыть абсолютно чистую стену. Я ей говорю: стена же чистая! А она отвечает: сама вижу, но должно же осуществляться трудовое воспитание!

Чем дальше, тем больше она нравилась Сане. Всем – и улыбкой, и глазами, и неторопливыми движениями тонких рук. А главное – тем, что не смотрела на него как на мелкого ребёночка. У взрослых такое редко встречается. Ну, например, Овсянниковы. Или Андрей Кириллович, тренер по дзюдо в Краснодаре… Здесь, в Москве – пожалуй, только Супермышь… то есть Евгения Борисовна. Ну, само собой, папа. И всё, пожалуй… остальные показывают, что между ними и тобой огромное расстояние… как до Луны.

И всё-таки Саня видел: что-то с этой улыбчивой женщиной не так. Не то чтобы она притворялась – уж это бы он и без волшебства почуял! – но ему казалось, что она как Windows. Многозадачная система – одновременно и тем занимается, и этим, и пятым, и десятым… Вот накладывает она второе, улыбается, расспрашивает о его семье, вспоминает какие-то забавные случаи – но этим занято, может, процентов десять её мозгов, а остальные девяносто… Фиг поймёшь, что в них крутится, нет такой волшебки, чтобы чужие мысли читать.

Зато цветок эмоций можно посмотреть совершенно свободно. И никакого нарушения – не из любопытства же, а по работе над проектом «Снегири»! Он мягко разбудил белый шарик, представил образ цели, надавил воображаемый спуск.

И чуть не ослеп.

У обычного человека цветок эмоций бывает поярче, бывает потусклее. Но тут просто зашкаливало. Глазам больно, как если в полдень взглянуть на солнце. Ну, пусть не глазам, пусть чему-то другому – но всё равно больно.

Самым главным цветом был страх. Как пламя костра – оранжевое, но с лиловым оттенком. Страх лился из Елены Сергеевны бурной струёй и не растворялся в окружающем пространстве, а, закручиваясь огненным жгутом, касался её головы. Круговорот страха.

И, конечно, жёлтая тревога. Тяжёлая, густая, давящая – будто она не свет, а вода… или даже не вода, а вулканическая лава.

Тёмно-синий стыд вился над жёлтой тревогой, и это выглядело похожим на цветок иван-да-марья… именно похожим, будто это цветок-оборотень. Кто сказал, что оборотнями бывают только люди и звери? А вдруг и растения тоже? И на самом деле это какой-нибудь ядовитый анчар…

А ещё – зелёная любовь. Два нестерпимо ярких луча, тянущихся к Максу с Дашей. И – что его поразило – третий луч, не жгучий, а просто тёплый, направлен был на него самого. Хотя он-то ей кто? Случайный гость, одноклассник детей. Его-то зачем?

Одно Саня понял стопроцентно – у здорового человека такой цветок эмоций невозможен. Слишком яркий, слишком резкие контрасты и переходы, слишком едкий запах… то есть, конечно, это ощущение можно было назвать запахом точно так же, как вспыхнувшую картинку чужих чувств – цветком. Но как-то же его надо назвать… В общем, запах был сложный.