Одинокий волк

– Я пыталась его удержать, но…

Я блаженно улыбаюсь.

– А мне кажется, что в интересах самого прокурора Бойла послушать то, что я хочу сказать, – заявляю я. – Учитывая то, что следующим моим шагом будет обращение в прессу.

Губы Бойла растягиваются в злую улыбку.

– Прошу прощения, я на одну минутку, – извиняется он перед клиентом и направляется в свой кабинет. Отпустив секретаршу, он закрывает за нами дверь. – Лучше бы это было что-то важное, Нг, потому что, клянусь, я упеку тебя за решетку, если…

– Дэнни, ты серьезно влип, – перебиваю я. – Значит, «Сдохни, ублюдок!», да?

Он пожимает плечами:

– Так она мне сказала. И подтвердила под присягой.

– А я вот что выяснил: ты разговаривал со своей сестрой и отлично знал, что Эдвард не говорил ничего даже отдаленно похожего на эти слова. И ты намеренно позволил свидетелю выступить с ложными показаниями перед присяжными. Ты, наверное, думаешь, что такое привлекающее внимание дело гарантирует голоса консерваторов и ты опять займешь свое кресло (оно даже остыть не успеет), но большинству избирателей в этой стране хочется знать, что их прокурор – честный и открытый человек, а не проныра, перекручивающий закон в угоду своим политическим амбициям.

– Девочка сама обратилась ко мне, – подчеркивает Бойл. – А не наоборот. Не меня нужно обвинять в том, что она отчаянная лгунья.

Я подхожу и упираюсь пальцем ему в грудь, хотя на голову ниже его.

– Ты когда-нибудь слышал о судебной добросовестности, Дэнни? Ты разговаривал с врачами Люка Уоррена, чтобы убедиться, что Кара на самом деле понимает прогнозы о состоянии ее отца? Ты опрашивал остальных присутствующих в палате, не кого-то из своих родственников, был ли там злой умысел или намерение? Или вы просто решили поверить на слово семнадцатилетней девочке, которая обезумела и доведена до отчаяния попыткой сохранить жизнь отца?

Я достаю из кармана телефон.

– У меня на автодозвоне газета «Юнион лидер», и завтра утром твое имя появится на развороте газет, если не поступишь так, как следует. – Потом устраиваюсь в его кресле. – Собственно, я буду сидеть здесь, пока не узнаю, что ты все исправил.

Он бросает на меня неодобрительный взгляд, подходит к письменному столу, нажимает на кнопку громкой связи, потом набирает номер. К своему удивлению, на другом конце провода я слышу не голос редактора самой большой газеты в Нью-Гэмпшире, а другой, до боли знакомый.

– Кара, – говорит Бойл, когда она отвечает по сотовому, – это Дэнни Бойл.

– Что-то случилось? – спрашивает она.

– Нет, но у меня к тебе очень важный вопрос.

Повисает молчание.

– Да. Хорошо.

– Ты солгала присяжным?

Она захлебывается потоком слов:

– Вы же сами сказали, что я должна заставить их поверить, что поступок был предумышленным, что Эдвард намеревался убить отца и в его действиях был злой умысел! Поэтому я сделала то, что должна была сделать. Я не врала, я только сказала то, что вы мне велели.

Бойл бледнеет. Если честно, смотреть на это приятно.

– Я тебе ничего такого не говорил! Ты была под присягой…

– Если говорить формально, то нет. Моя правая рука была перевязана.

– Кара, ты признаешь, что твой брат на самом деле никогда не говорил «Сдохни, ублюдок!» в палате отца?

Она молчит целую минуту.

– Если он этого не говорил, – наконец бормочет она, – я знаю, что он так думал.

Я откидываюсь на спинку кресла Бойла и закидываю ноги на стол.

– Вы боретесь за людей, которых даже не знаете, а сейчас речь идет о жизни моего отца, – добавляет Кара. – Представьте, как я себя чувствовала. У меня не было выбора.

Бойл на мгновение прикрывает глаза.

– Возникла серьезная проблема, Кара. Это обвинение было выдвинуто при ложных обстоятельствах. Я никогда не участвовал и никогда не стану участвовать в мошенничестве… И никогда не стану поддерживать клятвопреступление, – напыщенно говорит он. – Ты меня неправильно поняла. Понимаю, что сейчас ты расстроена, возможно, не способна была мыслить логически, но я собираюсь отозвать обвинение, чтобы еще больше не усложнять ситуацию.

– Подождите! – восклицает Кара. – И что мне делать с отцом?

– Это гражданское дело, – заключает Бойл и вешает трубку.

Я убираю ноги со стола.

– Поскольку ты сейчас принимаешь показания под присягой, я позволю тебе до конца дня отослать мне на сотовый заявление в суд, что ты отзываешь свое обвинение. И еще, Дэнни… – Я широко улыбаюсь. – Обвинение в нападении тоже должно исчезнуть.

Когда я познакомился с Карой, она была злым на весь мир двенадцатилетним подростком. Ее родители развелись, брат уехал, а мама воспылала страстью к какому-то парню, у которого в непроизносимой фамилии даже гласных не хватало. Поэтому я поступил так, как поступил бы любой другой на моем месте: пришел, вооружившись подарками. Купил ей то, что, по моему мнению, понравилось бы двенадцатилетней девочке: плакат Тейлора Лотнера, компакт-диск Майли Сайрус и светящийся в темноте лак для ногтей.