Одинокий. Злой. Мой (СИ)

Сама тюрьма, которую среди нечисти еще называли «Потемками», выглядела как обветшалый европейский средневековый замок – с многочисленными башенками, бойницами, конусообразными крышами и лепниной.

Вокруг простирался заросший парк, до которого уже ни одно столетие не было никому дела.

Из кадиллака у самых границ охраняемой зоны вышел совсем молодой парень. Подросток лет семнадцати-восемнадцати на вид.

Он был одет в розовый короткий мундир-доломан, напоминающий гусарскую форму, черные рейтузы и длинные сапоги. Платиново-белые волосы подчеркивали бледность лица. Под каждым глазом имелась маленькая красная татуировка в виде слезинки. Пожалуй, это были единственные слезы, которые Нику проливал когда-либо.

Вампир вытащил жетон-пропуск, висящий на цепочке на шее. Воздух вокруг «Теневерса» дрогнул, открывая в зеленом металлическим профильным заборе, которым был обнесен замок — большую кованую арку.

На ней затейливым каллиграфическим шрифтом было сложено из огромных металлических букв «Теневерс».

У дверей замка вытянулись по струнке две высокие тени. Осязаемые, плотные. Они было потянулись к Нику, но едва задели его ауру, тут же отпрянули, разлетевшись в стороны.

— Господин Альбеску, — голос начальника тюрьмы, ее единственного добровольного обитателя, звучал как скрип ржавых ворот. Нику подождал, пока тот изобразит поклон. Было видно, что у мужчины болят суставы и лишние движения даются болезненно.

Позволив себе немного насладиться чужой мукой, он взмахнул ладонью:

— Какие условности, Георг. Мы же столько знакомы. Зачем же по фамилии? Можешь звать меня просто Повелитель всея мира, — звонким мальчишеским голосом поддразнил вампир.

На лице мужчины отразилось непонимание. Мда. Похоже, здешние сквозняки выдули ему весь мозг.

— Шучу, — поморщился он. А потом резко повернулся, смотря в глаза тюремщика. — А может, и нет. В любом случае, веди меня.

Последнее уже было сказано подобающим приказу тоном.

— Георгом звали предшественника моего предшественника. Я Освальд, — тихо поправил мужчина, к его счастью, все же двинувшись с места.

— Ты слышал? — Нику изобразил удивление и сделал вид, что прислушивается. — Кажется, кто-то сказал «бла-бла-бла».

У тюремщика дернулась щека, но он все же был хорошо вымуштрованным. Ну, или, что скорее, получил приказ от арбитров с ним не ссориться.

— Идемте, господин Альбеску, я провожу вас.

— Другой разговор, Георг, — Нику закатил глаза и пошел следом.

Они направились через длинный извилистый коридор со множеством запертых дверей. Когда у власти были его братья, за каждой из этих дверей билось чужое сердце. Или не одно. Или не билось, но хотя бы имелось в наличии. А тут даже трупной вони нет. Беспредел.

Раньше тюрьма была заполнена до отказа. Подвалы, где проходили пытки, не утихали от криков страждущих наказаний. Да что там. Как-то и его самого пытались запереть здесь. Уголок рта чуть дрогнул. Он сам не ожидал, что будет рад этим воспоминаниям. Тени, оказывается, до сих пор его помнят. Помнят и боятся.

Сейчас от былого величия тюрьмы остались только старые выцветшие гобелены да портреты на стенах. Некоторые из взиравших на него с дурно написанных картин колдунов и колдуний даже смутно казались знакомыми.

Впрочем, сдохли — туда и дорога.

Они спустились на уровень ниже, прошли за тяжелые, украшенные рунами двери. Похоже, теперь узников содержали только здесь.

Наконец он услышал биение жалких сердец брошенной сюда нечисти. Их стоны, запах страха, боли и безысходности, пропитавший эти стены. Сырость и холод были могильными. Смерть летала по коридорам тенями темных стражей.

Чудное местечко. Как ни потрепало время «Теневерс», а возвращаться сюда Нику всегда было приятно. Даже когда братья пытались поместить его в тюрьму в качестве узника.

Лязгнул засов, открывая небольшую комнатку три на два метра. Его уже ждали. Как мило.

— У вас час, — пробормотал не-Георг, закрывая дверь снаружи.

Нику раздвинул губы в стороны, обнажая зубы, и несколько раз ударил в ладоши:

— Привет, привет. Старый друг.

Перед ним сидел мужчина, которого жизнь явно потрепала. Он и раньше был сух, а теперь и вовсе казался тощим бледным призраком себя прошлого. Длинные седые волосы свисали так, будто неделями не видели горячей воды (возможно, это недалеко от истины). На впалом осунувшемся лице выделялись только глаза. В них читалось могущество и желание биться до последнего.

Ну и какого дьявола Адрон позволил засадить себя сюда?

— Альбеску, присаживайся, — узник, несмотря на кандалы, которыми он был прикован к металлическому кольцу, вмурованному в стол, старался держаться. Он кивнул на стул напротив себя, словно бы они были на деловом ужине. — Будь как дома.