Одиссея Хамида Сарымсакова

Вновь мы помолчали. Мы чтили память великого летчика, пламенного патриота. Вдумайтесь, читатели, в величие содеянного командиром гвардейского полка Бориса Сафонова и двух его боевых товарищей. Они атаковали и разгромили вражескую армаду, насчитывающую сорок пять бомбардировщиков и двадцать истребителей! Ценою своей жизни подполковник Сафонов спас сотни жизней моряков конвоя, десятки тысяч тонн военных грузов.

— Впрочем, — молвил тихо лейтенант, — Сафонов, подобно поэту, мог бы сказать: «Нет, весь я не умру — душа... мой прах переживет и тленья убежит...» Он продолжает жить в славных делах своих однополчан, летчиков-североморцев, в подвигах всех советских пилотов!

За окном сгустились сумерки. Минула эфемерная наша зима. И ветки, тянущиеся к окну моему, уже выглядели по-весеннему, с набухающими почками, свете уличных плафонов они смотрелись нарядными, лакированными.

— Расскажу теперь о другом замечательном человеке, — молвил Хамид после долгого молчания.

ЗАХАР АРТЕМОВИЧ СОРОКИН

— Познакомился я с Захаром весной сорок третьего. Смотрю, входит в нашу общую кают-компанию — столовую — крепко сколоченный молодой парень лет двадцати пяти. Летчик как летчик, только почему-то с палочкой. И походка очень уж степенная. Спрашиваю Петра Сгибнева, тоже сафоновца, блестящего истребителя, Героя Советского Союза... Погиб в мае сорок третьего... Так вот, спрашиваю: «Интересный у вас новичок появился — с палочкой». Петр, двадцатидвухлетний жизнерадостный здоровяк, так и залился мелким хохотом. «Новичок!.. Ну ты и даешь, старшина! Да это же Захар Сорокин, ветеран нашего полка. Он еще с Сафоновым летал. На его счету шесть сбитых». — «А чего это он с палочкой разгуливает... И ходит как-то странно?»

И тогда Петр рассказал мне такое, что просто уму непостижимо. А ведь все до крупицы — чистейшая и прекрасная правда. Еще в октябре сорок первого над заснеженными сопками вел Захар бой с немецкими истребителями. «Мессершмитт-110» машина хорошо бронированная, не так легко ее сбить. Расстреляв все патроны и снаряды, Сорокин решил таранить врага. Он догнал самолет противника и рубанул воздушным винтом по хвостовому оперению. «Мессер», однако, не завалился, а пошел на снижение. Получил повреждение во время тарана и истребитель Захара. Кое-как перевалив через сопку, он посадил самолет на замерзшее озеро. Едва опомнившись после жесткой посадки на «брюхо», наш летчик увидел самолет врага, едва не воткнувшийся в прибрежную скалу. Из кабины вылезал немецкий пилот и с ним... огромная овчарка! Черт его знает, зачем фриц возил с собою пса? И как он с ним помещался в кабине! Но факт — овчарка бросилась к самолету Захара, запрыгнула на крыло, яростно рыча. Сорокин едва успел выхватить пистолет ТТ с девятым патроном в стволе и выстрелить. Пес взвыл и рухнул в снег. Следом за ним вывалился из кабины и Захар. Взвизгнула пуля, отрекошетировав от мотора истребителя, еще выстрел, еще... Сорокин в воздушном бою был ранен в ногу, что мог он поделать с бегущим на него врагом! Оставалось одно: стрелять... Последним патроном Захар все же сумел поразить фашиста, и тот ничком рухнул в снег.

Не успел наш пилот перевести дух, как увидел второго гитлеровца. Как же это он позабыл, что «мессер-сто десятый» двухместный!.. Сорокин стал лихорадочно перезаряжать пистолет, но в последний миг гитлеровец опередил, ударил ножом в лицо... Преодолевая дикую боль, Захар все же сумел оторвать пальцы фашиста, сжимавшие его горло, отбросить врага, схватить уже заряженный пистолет и выстрелить.[6]

Дорогой ценой досталась Захару Сорокину шестая победа. Но это еще было не все. Сколько летчиков, сбитых в бою и спасшихся на парашюте, погибали в заснеженных сопках, проваливались в полыньи, замерзали, так и не обнаруженные поисковыми группами!.. Шесть суток Захар сражался со стихией. Проваливался в ледяные полыньи, но продолжал ползти, карабкался на сопки, обрывался вниз и вновь карабкался. Голодный, потерявший счет времени, молодой человек, почти юноша, продолжал борьбу... Сознание он потерял, лишь увидев изумленного краснофлотца.

В городе Полярном госпитальные врачи вынуждены были ампутировать Захару обе ступни. Беспримерный подвиг сафоновца как-то прошел мимо внимания писателей и журналистов. Оно и понятно: то было лихорадочное время — сумятица первых военных месяцев. А Захар не любил распространяться о себе. Отважнейший из отважных, он был скромнейшим из скромных. Одна мечта одолевала его — снова летать, бить беспощадно фашистскую нечисть!

И он добился своего, вернулся в родной сафоновский полк. Вот какой это был человек, которого я принял за «новичка». Однажды я все же отважился спросить Захара: «Как это вы, товарищ гвардии капитан, можете?.. Все-таки два протеза... А вы самолеты сбиваете. Вас даже немцы асом величают».

Захар посмотрел на меня добрыми своими глазами, ответил сдержанно: «Раз нужно, значит и можно». И все[7].