Одиссея Хамида Сарымсакова

В самом конце января формирование это погрузили в эшелон. Ночью приказ: «Выгружаться!» Издалека доносились раскаты артиллерийского боя, где-то в непроглядном небе гудели авиационные моторы, хотя погода была и не летная. В хамидовском взводе нашелся балагур, «рядовой-капитан», совсем еще молодой парень с лихим соломенным чубом и светлыми бесстрашными глазами. Видимо, неизбывная лихость и привела его в 27-й Отдельный. Рассказывали, что капитан этот, будучи комбатом, на пари, в одиночку пробрался через немецкую оборону, взял в занятой немцами деревушке злыдня-старосту, приволок к нам и представил начальству. И все было бы хорошо, может, и очередной орден он получил бы, да, на беду комбата, гитлеровцы в ту ночь провели разведку боем. Батальон без комбата малость подрастерялся, попятился. И еще «языка» немцам оставил. Скандал! Лихой комбат, проявляя чудеса отваги, немцев из своих окопов выгнал. Но все же диковатая эта история дошла до дивизионного и более высокого начальства. И вроде бы сказал капитану большой генерал, мол, так и так, тебе батальон доверили, а ты, как мальчишка, в «казаки-разбойники» играешь! Поэтому иди и проветрись.

Но ему, капитану этому (в батальоне его прозвали — «Сорви-голова»), все было трын-трава. Шуточки, прибауточки. Легкий человек. Рядовым ему в самый раз. Разведчицкий нож свой наточил до такого совершенства, что брился им, к вящему удовольствию окружающих. Во время учений — «Наступление батальона за огневым валом» — до того к оному валу приблизился, что смахнуло с него шапку-ушанку, а в шинели обнаружили три дыры. На нарекания взводного отвечал с серьезной миной: «Тяжело в учении — легко в бою!» Прибившегося к батальону козла научил пить самогон, а тот во хмелю был буен, и однажды наподдал рогами военврачу.

И на язык был «капитан-сорви-голова» остер.

Вот и сейчас, оказавшись в чистом поле, во тьме, под мокрым снегом, порывистым, пронизывающим ветром, сказал взводному:

— Слушай, старлей, заболеют ребята ангиной — будешь отвечать.

— Ррразговорчики! — рыкнул взводный.

— Есть — разговорчики.

Тут появились комбат с начальником штаба. Батальон построили буквой «П», и подполковник Колпашеев произнес короткую речь.

— Товарищи воины! Идем на штурм венгерской столицы — Будапешта. Командование надеется, на вас, верит! Не подведете! За Родину, товарищи!.. Ура!

— Уррраааа! — грянул батальон.

Батальон построился в походную колонну. Сутки продолжался марш-бросок. Вот когда Хамид проникся особым уважением к матушке-пехоте. Ноги гудят, голова чугунная от усталости. Дождь со снегом. Кажется, уже кончаются силы, впору упасть — и хоть что угодно делайте, не могу больше. А идти надо. Изредка объявляли привал: перемотать портянки, пожевать чего-нибудь, вздремнуть — и снова шагать, шагать, шагать... А впереди еще бои!

Наконец подошли к окраине огромного города, клубящегося дымами, клокочущего взрывами, похожего на гигантский вулкан. И тут же по батальону ударили шестиствольные минометы. Появились первые убитые и раненые. Батальон разобрался поротно, повзводно, и с той поры Хамид видел войну лишь в створе между правым и левым ориентирами.

Старлей разбил взвод на штурмовые группы, и они с ревом «Урр-ра» и «Полу-у-ундра!» рванулись по узенькой улочке. Впереди высилось большое и странное здание без первого этажа. То есть этаж, возможно, и был, но не имелось окон. Первый ряд окон на высоте двух с половиной — трех метров. Справа массивные железные ворота. Разбить бы их самоходкой — и «Ура, славяне!» Но нет штурмбату ни танковой, ни самоходной, ни артиллерийской поддержки.

Немцы ведут из дома ураганный огонь из пулеметов и автоматов, шарахают фауст-патронами. Вот ранен командир взвода. Хамид, вжимаясь в водосточный желоб вдоль закраины тротуара, подполз к старлею, поволок за угол, в укрытие.

— Все... Отвоевался я, браток, — кривясь от боли, проговорил взводный. — Покомандуй за меня.

Хамид принял взвод. С ротой и батальоном имелась телефонная связь. Доложил комбату о положении дел. В ответ:

— Брать дом! Во что бы то ни стало!

А как его, сволочугу, взять?.. Вечереть стало. Недаром говорят: «Голь на выдумки хитра». Надумал Хамид (а ведь никогда раньше в пехоте не воевал) отчаянным рывком прорваться к самой стене дома, и окна взять под прицел автоматов. Под стеной взвод будет находиться в мертвом пространстве. А тех фрицев, которые, чтобы выстрелить, станут высовываться, снимать, как «кукушек». Передал отделениям приказ: как только подымусь — всем вперед! Выждал немного и, заорав каким-то чужим голосом «Полу-у-ндра!», кинулся к стене, споткнулся, упал, выкатился из-под сверкающих трасс и больно ударился боком о торчащий из стены арматурный прут. Оглянулся — и похолодел: почти весь взвод уложили проклятые фрицы!.. Вон они, бедолаги, товарищи мои, лежат — ничком, недвижимые. «Так, — с горестью подумал Хамид, — навоевал. Взвод положил!»